Впрочем, Дунярка и сама не скрывала происшедших с нею перемен.
— Крепко развезло? На дистрофика не похожа? Ничего, Сережка у меня не возражает. Его на сухоребриц не тянет.
Сполоснув руки под медным, уже начищенным рукомойником, она поздоровалась с ним за руку, подала стул, села сама напротив.
— А я тебя давеча тоже не сразу узнала. Вон ведь ты какой лешак стал, баб-то всех с ума, наверно, свел. Я в районе у тетки два дня жила — не видала такого дяди.
Дунярка говорила запросто, по-свойски, как бы приноравливаясь к нему, но именно это-то и не нравилось Михаилу. Как будто он уж такой лопух — языка нормального не поймет. А потом — за каким дьяволом постоянно вертеть глазами? В Пекашине и так всем известно, что в ихнем роду глаза у баб исправны.
За занавеской заплакал ребенок. Михаил вопросительно глянул на вскочившую Дунярку.
— А это Светлана Сергеевна проснулась. Ты думаешь, так бы меня Сережка и отпустил одну? Как бы не так. К каждому пню ревнует.
Дунярка не могла не похвастаться своим сокровищем и, прежде чем начать кормить девочку, вынесла показать ему.
— Вот какая у нас есть невеста, не видал? И два жениха еще растут. А чего теряться-то? Хлебы себе под старость растим. А ты все еще на прикол не стал? Не хочешь на одной пожне пастись? Хитер парниша! — И Дунярка опять покрутила глазами.
— А ежели тебе завидно, жила бы в девках, — сказал Михаил, на что Дунярка — уже из-за занавески — громко расхохоталась.
В избе, как показалось Михаилу, сладко запахло парным молоком.
— А я ведь пить зашел, сказал он, и ему и в самом деле захотелось пить. А кроме того, пора было сматываться. Поздоровался, пять минут посидел для приличия, а еще что тут делать?
Он встал, взял ковш со стола и увидел на стене знакомую фотографию Варвары. Карточка была давняя, довоенная, из-за отсвечивающего стекла лица не видно, но он так и влип в нее глазами…
— Скажу, скажу тетке, как ты на нее смотрел, — раздался вдруг сзади смех. — Вот уж не думала, что у вас такая любовь. А я ведь, когда мне рассказывали, не верила…
У Михаила огнем запылало лицо. Он бешеным взглядом полоснул Дунярку и смутился, увидев у нее на груди, на белом, туго натянутом полотне, два темных пятнышка от молока.
Стиснув зубы, он пошел на выход. Дунярка схватила его за рукав.
— Вот кипяток-то еще! Слова сказать нельзя. Нет, нет, насухо ты от меня не уйдешь! Не выйдет!
Она силой усадила его к столу, вынесла из задосок начатую бутылку, из которой, по ее словам, уже отпил шофер, который вез ее из района, налила стакан с краями.
— Давай! За нашу встречу… — И простодушно, даже как-то застенчиво улыбнулась.
— А ты?
— А мне нельзя. У меня, видал, какая невеста-то? Или уж выпить? А, выпью! — вдруг с подкупающей решительностью сказала Дунярка и лихо, со звоном поставила на стол стопку.
Водка шальным огнем заиграла в ее черных и плутоватых, как у Варвары, глазах. И что особенно поразило Михаила — у Дунярки была та же самая привычка покусывать губы.
— А ты очень тогда на меня рассердился? — спросила она.
— Когда — тогда? В городе?
— Ага.
— Будем еще вспоминать, как ребятишками без штанов бегали!
Шутка Дунярке понравилась. Она залилась веселым смехом. Потом долгим, как бы изучающим взглядом посмотрела на него.
— Чего ты?
— А ты не рассердишься?
— Ну?
— Нет, ты скажи: не рассердишься?
— Да ладно тебе…
Дунярка заглянула ему в самые глаза.
— А ты скажи: сюда бежал — думал, тетка приехала, да?
Михаил махнул рукой (вот далась ей эта тетка) и встал. Дунярка тоже встала, проводила его до дверей:
— Приходи вечером, — вдруг почему-то шепотом заговорила она. — Придешь?
— Можно, — сказал не сразу Михаил и ринулся на улицу.
Он ругал себя ругательски. У него есть невеста — чем худа Райка? Разве не стоит этой вертихвостки? А его только хвостом поманили — поплыл. За что же тогда мочалить Егоршу?
«Нет, с этим надо кончать, кончать…» — говорил себе Михаил, спускаясь с Варвариного крылечка.
Говорил и в то же время знал, что никакие заклинания теперь не помогут. Он пойдет к Дунярке. Пойдет, хотя бы все пекашинские собаки вцепились в него…
3
Лизка глазами захлопала, Егорша шею вытянул. Даже Вася, показалось ему, своими голубыми глазенками разглядывал его праздничный пиджак, который он напялил на себя в этот будничный вечер.
Михаил не стал тянуть канитель. Рубанул сплеча:
— Сестра, я жениться надумал.
— Ну и ладно, ну и хорошо, — живехонько согласилась Лиза и прослезилась.
Она не спрашивала — на ком. И Егорша не спрашивал: давешняя поездка за грибами расставила все точки.
Но Егорша сразу же придал сватовству деловой характер: даешь бутылку!
— Сиди! — рассердилась Лиза. — Надо все обговорить, все обдумать, а он: даешь бутылку…
— Насчет бутылки я капут, — признался Михаил. — Может, завтра с утра сколько у председателя раздобуду, а на данное число у меня ни копья.
Бутылка, к великой радости Егорши, нашлась у Лизы — та еще в девках насчет всяких заначек была мастерица.
Выпили. Причем выпила и Лиза: как же по такому случаю не выпить!
— А мама-то хоть знает? Маме-то ты сказал? — спросила она.
Михаил круто махнул рукой: с чего же будет знать мама, когда он и сам до последней минуты не знал! Сидел, брился дома (ну, что-то из ихней встречи с Дуняркои выйдет?), а потом вышел на вечернюю дорогу из своего заулка, посмотрел в верхний конец деревни и вдруг повернул на все сто восемьдесят градусов.
— Нет, как хошь, — рассудила Лиза, — а маме надо сказать. Что ты! Кто так делает? Сын женится, а матерь сидит дома и не знает. Ладно, идите вы вдвоем, а я побегу к своим.
Лиза быстро оделась и вдруг пригорюнилась:
— Мы ведь с ума, мужики, посходили. Кто это женится, когда из дому только что покойника вынесли?..
— Это ты насчет дедка? — уточнил Егорша. — Ерунда на постном масле. Дедко ему родня на девятом киселе. Подумаешь — сват! А потом, дедка я знаю. Дедко обеими руками за. Я помню, как он обрадовался, когда я преподнес ему тебя на золотом блюдечке.
