В леспромхозовском Доме культуры Феликс научился рисовать плакаты, вывески и портреты вождей. Это умение пригодилось ему в двадцать первом полку. Постепенно Феликс переселился в клуб и влюбился в девушку-билетёршу Софью. Она стала его невенчанной женой. Когда Софья забеременела, Феликс отправил её в тыл, к Фёкле, а в его боковушке поселился незваный гость Зеленцов. Он сразу начал пить и играть в карты на деньги. Выгнать его Феликс не мог, как ни пытался. Однажды в каптёрку заглянул завклуба капитан Дубельт и обнаружил спящего за печкой Зеленцова. Дубельт попытался схватить его за шкирку и вывести из клуба, но боец не дался, ударил капитана головой и разбил ему очки и нос. Хорошо, что не прирезал капитана — Феликс вовремя вызвал патруль. Зеленцов превратил суд в цирк и театр одновременно. Даже бывалый председатель трибунала Анисим Анисимович не смог с ним сладить. Очень хотелось Анисиму Анисимовичу приговорить строптивого солдата к расстрелу, но пришлось ограничиться штрафной ротой. Провожали Зеленцова как героя, огромной толпой.
Часть вторая.
В армии начинаются показательные расстрелы. За побег к смертной казни приговариваются ни в чём не повинные братья Снегирёвы. Посреди зимы полк отправляют на уборку хлеба в ближайший колхоз. После этого, в начале 1943 года, отдохнувшие солдаты отправляются на фронт.
Неожиданно в землянку младшего лейтенанта Щуся поздно вечером пожаловал Скорик. Между ними состоялась длинная, откровенная беседа. Скорик сообщил Щусю, что до первого полка докатилась волна приказа номер двести двадцать семь. В военном округе начались показательные расстрелы. Щусь не знал, что Скорика звали Лев Соломонович. Папа Скорика, Соломон Львович, был учёным, писал книгу про пауков. Мама, Анна Игнатьевна Слохова, пауков боялась и Лёву к ним не подпускала. Лёва учился на втором курсе университета, на филфаке, когда пришли двое военных и увели папу, вскоре исчезла из дома и мама, потом потянули в контору Лёву. Там его запугали и он подписал отречение от родителей. А через полгода Лёву опять вызвали в контору и сообщили, что произошла ошибка. Соломон Львович работал на военное ведомство и был так засекречен, что местные власти ни о чём не знали и расстреляли его вместе с врагами народа. Потом увезли и, скорее всего, расстреляли и жену Соломона Львовича, чтобы замести следы. Его сыну принесли извинения и разрешили поступить в военное училище особого свойства. Мать Лёвы так и не нашли, но он чувствовал, что она жива.
Лёшка Шестаков работал вместе с казахами на кухне. Казахи работали дружно и так же дружно учились говорить по-русски. У Лешки ещё не было столько свободного времени, чтобы вспомнить свою жизнь. Отец у него был из ссыльных спецпереселенцев. Жену Антонину он высватал в Казым-Мысе, была она из полухатынского-полурусского рода. Дома отец бывал редко — работал в рыболовецкой бригаде. Характер у него был тяжёлый, нелюдимый. Однажды отец не вернулся вовремя. Рыбацкие катера, возвратившись, привезли весть: была буря, утонула бригада рыбаков и с нею бригадир Павел Шестаков. После смерти отца мать пошла работать в рыбкооп. В дом зачастил приёмщик рыбы Оськин, известный по всей Оби шалопай по прозвищу Герка — горный бедняк. Лёшка пригрозил матери, что уйдёт из дома, но на неё уже ничего не действовало, она даже помолодела. Вскоре Герка переехал к ним в дом. Потом у Лешки родились лве сестрички Зойка и Вера. Эти существа вызывали в Лёшке какие-то неведомые родственные чувства. На войну Лешка ушёл после Герки — горного бедняка. Больше всего Лешка скучал по сёстрам и вспоминал иногда свою первую женщину Тому.
Дисциплина в полку падала. Дожили до ЧП: из второй роты ушли куда-то братья-близнецы Сергей и Еремей Снегирёвы. Их объявили дезертирами и искали везде, где только можно, но не нашли. На четвёртый день братья сами объявились в казарме с мешками, полными еды. Оказалось, что были они у матери, в родной деревне, которая была недалеко отсюда. Скорик схватился за голову, но помочь им уже ничем не мог. Их приговорили к расстрелу. Комполка Геворк Азатьян добился, чтобы при казни присутствовал только первый полк. Братья Снегирёвы до самого конца не верили, что их расстреляют, думали, что их накажут или отправят в штрафной батальон как Зеленцова. В смертную казнь не верил никто, даже Скорик. Только Яшкин твёрдо знал, что братьев расстреляют — он уже такое видел. После расстрела казарма была объята нехорошей тишиной. «Прокляты и убиты! Все!» — рокотал Коля Рындин. Ночью, напившись до бесчувствия, Щусь рвался набить морду Азатьяну. В своей комнате одиноко пил старший лейтенант Скорик. Старообрядцы объединились, нарисовали на бумаге крест и во главе с Колей Рындиным молились за упокой души братьев.
Землянку Щуся снова посетил Скорик, сообщил, что сразу после Нового года в армии введут погоны и реабилитируют народных и царских времён полководцев. Первый же батальон будет брошен на хлебоуборку и останется в колхозах и совхозах до отправления на фронт. На этих небывалых работах — на зимнем обмолоте хлеба, — уже находится вторая рота.
В начале января 1943 года солдатам двадцать первого полка выдали погоны и отправили поездом до станции Истким. Яшкина определили долечиваться в окружной госпиталь. Остальные отправились в совхоз имени Ворошилова. Роту, двигающуюся в совхоз, догнал директор Тебеньков Иван Иванович, Петьку Мусикова, Колю Рындина и Васконяна забрал с собой, остальным предоставил дровни, набитые соломой. Устроились ребята по избам в деревне Осипово. Щуся поселили в бараке у начальницы второго отделения Валерии Мефодьевны Галустёвой. Она заняла в сердце Щуся отдельное место, которое до сих пор занимала его без вести пропавшая тётушка. Лёшка Шестаков с Гришей Хохлаком попали в избу стариков Завьяловых. Через некоторое время отъевшиеся солдатики стали обращать внимание на девчат, тут-то и пригодилось умение Гришки Хохлака играть на баяне. Почти все солдаты первого полка были из крестьянских семей, труд этот хорошо знали, работали быстро и охотно. Вася Шевелев и Костя Уваров починили колхозный комбайн, на нём молотили зерно, сохранившееся в копнах под снегом.
