Анализ произведения
«Зачем я убил коростеля» Астафьева
Рассказ В. П. Астафьева «Зачем я убил коростеля» невелик по объему, композиция его предельно проста. Да и содержание его можно передать в нескольких предложениях: когда-то давно какой-то мальчишка, возвращаясь с рыбалки, захлестал удилищем убегающую от него птицу. Начало рассказа очень динамично: экспозиция, завязка, развитие действия, тут же кульминация. И вдруг время словно останавливается.
Мальчик рассматривает мертвую птицу, которая мгновение назад еще была полна жизни: «услышала… присела, притаилась, испугалась, бросилась бежать, неуклюже завалилась набок». Мальчик рассматривает убитую птицу. По времени, пожалуй, не очень долго. Но его детская память запечатлит все детали, не пропустит ничего. Смерть загубленного им существа потрясает и вызывает всплеск жалости. Все художественные средства, сконцентрированные в описании птицы, занимающем треть рассказа, подчеркивают безжизненность в каждой ее черте, смерть. В описании преобладают эпитеты : «завядшее, вроде бы бескостное тельце», мертвые, бесцветные веки, невесомое тельце. И только два сказуемых: прищемлены (веки), болталась (шейка) тоже говорят не о движении, а о покое смерти. Сравнение шейки птицы с листом, прихваченным морозом, усиливает мысль о том, что птица гибнет нелепо, внезапно и преждевременно, как зеленый лист, загубленный морозом.
Чувство жалости мальчика углубляется, когда он рассматривает «нехитрую» окраску птицы. «Перо на птице было желтовато, со ржавчинкой по бокам, а спина словно бы темноватыми гнилушками посыпана». Уменьшительно-ласкательные суффиксы показывают, что в восприятии мальчика загубленная им птица видится как что-то и без того беспомощное и жалкое. Особенно, когда он замечает, что у птицы нет одной ноги. Именно поэтому она вовремя не улетела со своими «друзьями-дергачами» на юг. Именно поэтому ему так легко удалось ее догнать. Потрясение мальчика от содеянного настолько сильно, что он тут же «стал руками выгребать ямку и хоронить так просто, сдуру загубленную живность».
Но погребение птицы не стало развязкой. Этот случай вырос в мучительное воспоминание-вину, преследующее рассказчика в течение всей жизни. А чувство вины стало центром рассказа. И великолепный летний пейзаж, наполненный красками и звуками, кажется рассказчику несовершенным, пока не вернулись коростели. И скрип коростеля дороже соловьиных трелей. И целый каскад восклицательных предложений «Явился бродяга! Добрался-таки! Дергает-скрипит!» — нарушает ровный ход дальнейшего повествования, показывая чувство признательности этой птице, снова вернувшейся с юга: «Значит, лето полное началось… значит, все в порядке». Но не все в порядке. И об этом говорит «нетерпение и вина, уже закоренелая», с которой ждет уже взрослый рассказчик каждое лето коростелей. «Томлюсь я и жду коростеля, внушаю себе, что это тот давний дергач каким-то чудом уцелел и подает мне голос, прощая того несмышленого, азартного парнишку».
Инверсия подчеркивает ключевые слова: нетерпение и вина, уже закоренелая, томлюсь, жду. И неторопливый рассказ о нелегкой жизни коростеля, о его вынужденном перелете Средиземного моря дважды в год, с тем чтобы здесь, в России, вывести птенцов, выкормить их и снова добираться до Африки, звучит упреком тому несмышленому мальчишке, который загубил птицу. Рассказчик многое знает теперь о жизни коростелей: то, что коростель в одном старинном городе считается священной птицей, что он изображен на гербе города, что в средневековье за убийство коростеля приговорили бы к смерти… Но наказание, постигшее его, возможно, страшнее смерти.
Смерти он не боится, так спокойно пишет о войне: «Был на войне, в людей стрелял, и они в меня стреляли». Наказание его в чувстве вины, которую нельзя ни искупить, ни загладить, ни забыть, как нельзя вернуть коростеля. И поэтому рассказ озаглавлен вопросом «Зачем я убил коростеля?», но ответа на этот вопрос нет. Все так же настойчиво звучит он и в конце: «Но отчего же, почему же … зачем я убил коростеля? Зачем?»
Рассказ-исповедь о многом заставляет задуматься: и о том, какую власть над нами имеют детские впечатления, как нередко определяют они нашу дальнейшую жизнь, и о чувстве ответственности за все, что совершаем, и о том, чего нельзя высказать словами, что каждый из нас когда-нибудь вкладывает в этот роковой вопрос «Зачем?…». А для ответа на него иногда не хватает всей жизни.
