Вещи есть также еще, для каких не одну нам, а много
можно причин привести — но одна лишь является верной.
Так, если ты, например, вдалеке бездыханный увидишь
труп человека, то ты всевозможные смерти причины
высказать должен тогда — но одна только истиной будет.
Ибо нельзя доказать, от меча ли он умер, от стужи,
иль от болезни какой или, может быть, также от яда;
но тем не менее нам известно, что с ним приключилось
что-то подобное… Так говорить нам о многом придется.
Н-да… не хотел бы я быть крокодильчиком… Не разбавить ли это дело ([ворочает еще один бюст]) Тибуллом… Тем более что молодым умер… Все больше о девушках… Делия и т. д. …Или — Проперцием… Тоже, главным образом, про Цинтию… Кто вас теперь вообще, братцы, помнит… А еще лучше — Сенекой… Тем более что — самоубийца… Замечательная эта у него строчка про ссылку, когда он еще на острове этом своем — Корсика, что ли? — околачивался:
Здесь, где изгнанник живет вместе с изгнаньем своим…
Очень к местным условиям подходит… Ах, душка Публий, знал бы ты римских поэтов… Меньше бы нервничал. И снотворное тоже бы просто так отдал без торговли… как стоик. Не пришлось бы, зараза, вкалывать тут, как ишаку. И сечка бы функционировала нормально, и крокодильчики или там клубок змей -живы-здоровы. А так — что? Луций Анней Сенека, даром что самоубился, должен канать вниз со скоростью 500 км в час… То есть делая почти 130 метров в секунду… И то же самое — Лукан, Марк Анней Лукан, автор "Фарсалии"… отчасти, конечно, потому, что Сенеки — племянник… и, конечно, потому что тоже самоубился, хотя и молодым… то есть сам вскрыл вены, чтоб Нерон не зарезал… Ничего это, между прочим, у него про вены эти самые:
…Никогда столь широкой дорогой не изливалася жизнь…
бррр, конечно; но — здорово. Хорошие были в Риме авторы. Тяжелые только… Вот и ворочай их теперь только потому, что невежда и варвар считается, тем не менее, римским гражданином, и Тибериева реформа распространяется на него тоже, со всеми вытекающими отсюда последствиями, включая снотворное. Пережитки республики все-таки… Ведь ни строчки из Марциала не знает, ни Ювенала, ни Персия — а туда же: снотворное принимает… Ведь никакой душевной деятельности: одно пищеварение — а вот поди ж ты, — подай ему барбитурат кальция, и все! Демократия… И через это такие ребята ([жест в сторону бюстов]) носы и уши теряют!.. Эх! выпить, что ли. ([Направляется к амфоре.]) Посошок на дорожку. "Пьяной горечью Фалерна / Чашу мне наполни, [малчик]…" ([Отходит, наполнив стакан, в сторону.]) Ну-с, классики. Отрубленные головы цивилизации… Властители умов. Сколько раз литературу обвиняли в том, что она облегчает бегство от действительности! Самое время воспринять упреки буквально. Пора спуститься с облаков ([распахивает дверцу мусоропровода]) на землю. От звезд, так сказать, восвояси к терниям. В Тибра, точнее, мутные воды. Как сказано у поэта…
[С этими словами Туллий принимается спихивать один за другим бюсты классиков в отверстие мусоропровода. В камере остаются только два бюста -Овидия и Горация. Туллий запихивает в мусоропровод матрац, подушки и, пятясь раком, сам пролезает в отверстие.]
Туллий ([обращаясь к оставшимся бюстам]). Вас все-таки жалко. Ты же, небось ([похлопывает по темени Горация]), еще и обжиться тут не успел. А ты ([к Овидию]) …как это там… Нек сине те, нек текум вивере поссум. Ни с тобой, ни без тебя жить невозможно… Что да, то да. ([С этими словами Туллий зажимает нос и исчезает в мусоропроводе.])
Занавес. Конец II акта.
III акт
[Та же камера. Раннее утро. Солнечные лучи окрашивают потолок, проникая сюда как бы снизу. Громкое пение канарейки; оно и будит Публия.]
Публий ([потягиваясь]). У-ли-тититююююю, ули-ти-ти-тюююю, тююю… Тибулл, Катулл, Проперций… Тююю, тююю… Запела-таки, сучка… слышь. Туллий… а?.. спит еще… О-о! ([Садится на постели, держась за голову.]) О-о, барбитураты эти… дают себя знать… Кофе, значит. ([Бессознательным жестом, прожимает ладонь к пульту, где вспыхивает имя, номер камеры и слово "Заказ"; столь же машинально Публий нажимает кнопку — в ответ вспыхивает "Кофе"; рука безжизненно падает, и раздается характерный шум заваривающей "экспресс"-машины, и в зале разносится запах кофе.]) …Ули-тити-тюю… А ничего себе, между прочим стоит, а!.. Сколько же в тебе сантиметров, красавец, будет?.. Ууууууу… моща-а-а… у-у-у-, щас бы я… как говорил -кто же? Нерон или Клавдий — в общем, из древних: Не верь хую поутру стоячему: он не ебать, он ссать просит. Ыыы-эххх-што ты!..
[Публий откидывает полог и спускает ноги с кровати на пол. Некоторое время он так и сидит; потом встает и направляется к туалету; те же самые звуки, что мы слышали в конце предыдущего акта. Выходит из туалета, возвращается в свой альков, садится, наливает себе кофе, встает, подходит к окну, потягивается, делает первый глоток, достает сигарету, закуривает.]
День-то какой, ликторы-преторы! Тибр извивается, горы синеют. Рим, сука, весь как на ладони. Пинии шумят — каждую иголочку видно. Фонтаны сверкают, как люстры хрустальные… Всю Империю, можно сказать, видать: от Иудеи до Кастрикума… Принцепсом себя чувствуешь… Хотя, конечно, может это только нам… так… показывают… А, Туллий, как ты думаешь!.. Спит, зараза… Такой день пропускает… Наверно, все же в прямой трансляции… Но даже если и в записи… Потому, видать, и записали, что лучше не бывает… ([Пьет кофе.]) Туллий, эй, Туллий! Вставай, сколько валяться можно… День-то какой!.. Эй, Туллий!
[Публий оборачивается и только тут замечает что-то неладное: отсутствие бюстов и общий беспорядок в алькове Туллия.]
Туллий!!! ([Кидается к алькову.]) Туллий, где ты!?!? Туллий!!! Туллий!!! ([С тревогой, переходящей в ужас понимания, что Туллий исчез.]) Туллий, ты где? ([Кидается в туалет, из которого — сознает на бегу -только что сам вышел; заглядывает под кровать, ищет везде, где человеческое тело могло бы спрятаться.]) …И классики… ([Мечется по сцене: целая пантомима, состоящая из бессмысленных, но общих в своей отчаянности порывов: нюхает исподнее, быстро перелистывает валяющийся томик, включает и выключает лампу, ощупывает стекло окна и т. п.]) Туллий! Как же так. И Овидий. Овидий и Гораций. Пятнадцать минус два. Равняется тринадцати. Несчастливое число. Так я и знал. Что? Знал — что? Чисел больше нет. При чем тут числа! При чем тут числа! Туллия нет. Такой день пропускает. Что же я буду — с кем же я буду? Я же с ума сойду! На кого же ты меня, зараза, покинуууул. На кого же ([падает на колени]) ты меня оставил, а, ([широко раскрывая рот]) а?-а?-а? Вот оно, надвигается на меня, вот оно, вот оно — Время-я-а-а-а. ([Глаза полные ужаса, пятится в глубину сцены.]) Больше же ничего-ооо не-еееет… ([Пауза: спокойным тоном.]) С другой стороны, кого-нибудь, конечно, подселят. Свято место пусто не бывает. И лучше бы молоденького… Ведь подселят. Не могут не подселить. Независимо от либералов сенатских. Ведь площадь пропадает. В конце концов, восемь квадратных метров на брата положено. Что же я с этим пространством делать буду, а? Кровать вторая… Чашка… тога лишняя… Туллий, как же это, а? Так это и будет выглядеть, когда меня тоже… когда я… "Ничего от них в итоге / не осталось, кроме тоги…" Главное — чашка лишняя. Пустая. Туллий!!!.. Стоп. Может, это они просто показывают… В записи, конечно. Стереоскопическое, трехмерное — в газете было: изобрели. То-то он и не откликается. Потому что — в записи… ([Внезапно хватает свой еще дымящийся кофейник и бежит через сцену к алькову Туллия, хватает пустую чашку, наливает в нее кофе и пьет.]) Либо — либо -либо — это — ему — меня — показывают! В трансляции, конечно. Потому и не откликается. Стоп! Этого не может быть! ([Хватается за виски.]) Либо — либо это — накладка! Двойная экспозиция! Совмещение записей! или — записи с трансляцией! Что, собственно, и есть жизнь! То есть — реальность! Оттого и лучше, чем есть, быть стараешься. Живот втягиваешь… Но что же тогда -экран?!! ([Наливает кофе в свою чашку, пьет.]) Или — это — запись -показывает — себя — трансляции. Что есть определение действительности. Формула реальности… В любом случае — как же ему все-таки удалось? ([Приоткрывает дверцу мусоропровода, заглядывает вниз.]) Туллий! Эгегей!.. В любом случае, если подселят, то лучше молоденького. Даже в случае записи… И чем раньше, тем лучше. ([Снимает телефон, набирает номер.]) И чем раньше, тем луч… Г-н Претор, это Публий Марцелл из 1750-го. Да, доброе утро. Г-н Претор, Туллий Варрон исчез. Да, не могу его найти. Предполагаю, что бежал. Да. Как? Известно? Вам известно!??! К-к-каким образом? Небось, телекамеры, да? Прямая трансляция… Ну да, так я вам и поверил: "ничего общего". Чтоооооо? Сам позвонил? С какой-такой улицы? С виа деи Фунари?! Но это… это же в двух шагах от Капитолия! Господин Претор, этот человек опасен… А? Как? Просил передать, что купил просо? Просо? ([Кричит.]) Какое просо!!!???.. Какое просо, господин Претор!? Вы что? Рехнулись?.. Как? Для канарейки? Мать честная! Где?! В заведении "Сельва"? Что — два кило? Извиняется, что только два кило? Что было только полсестерция? А-а-а-а!!! ([Хватается за голову.]) По дороге — куда? Домой??? Г-н Претор, что вы имеете в виду… Как? Возвращается?? Что значит — возвращается? Что значит успокоиться? А? Так точно… транкливи… транквилли… транкви-ли-заторы… Есть принять!.. Но он же… Что? Через пять минут? Если не раньше? Сразу после санобработки??? …Есть запить водой… ([Вешает трубку.]) Е-мое… Е-мое… Е-мое… Что же это, вброд-коня-купать, творится… ([Бессознательно шарит ладонью по пульту: там загорается имя-номер заказа: транквилизатор, затем из отверстия появляется коробочка с таблетками и стакан воды.]) …С другой стороны… с другой стороны, могли и старика подселить. Никакой гарантии… Закон на всех распространяется… Хотя [малчика] тоже могли… ([Спохватывается.]) Снотворное. ([Хватает флакон и начинает метаться по камере, ища куда бы его спрятать.]) Найдет… здесь найдет… и здесь тоже… в книги… нет… Эврика! ([Кидается к алькову Туллия и прячет флакон ему под кровать. В этом положении и застает его Туллий, выходя из лифта.])
