Публий. А потом?
Туллий. Потом — сечка, классиками разрушенная. Потом — клоака: катакомбы бывшие. И тебя в Тибр сбрасывает… Потом поплыл.
Публий. Когда мы в Лептис Магне когортой стояли…
Туллий. Публий! умоляю…
Публий. Да нет; просто у меня лавровый венок по плаванью был… Э-э, да чего там. ([Машет рукой.]) Они там сейчас, поди, похуже прежней сечку заделают. Электронную. Либо лазерную. По последнему слову.
Туллий. Ага — распылители. Элементарные частицы… С другой стороны: мы у них тоже не одни. Ресторан все-таки… Опять же антенны телевизионные. Другие камеры. Может быть, даже ПВО. Отходов-то сколько.
Публий. А где, думаешь, у них кухня? Под или над нами?
Туллий. Под, наверное. Все равно же продуктам, в итоге, вниз канать, да. А так у них шанс подняться имеется. На мир взглянуть.
Публий ([тоскливо]). Мир лучше вблизи рассматривать… Чем ближе, знаешь, тем чувства сильней обостряются.
Туллий. Только обоняние… Если ты по миру так стосковался, я могу и не спускать после себя в уборной.
Публий. Острослов. Думаешь, есть какая-то разница? После тебя то есть? Этих-то ([с внезапной надеждой в голосе, тыча пальцем в два оставшихся бюста]), их-то ты — зачем оставил?
Туллий ([качая головой]). Нет, не за этим… Просто на развод, на племя… Большая личная привязанность. С детства Назона любил. Знаешь, как "Метаморфозы" кончаются?
Вот завершился мой труд, и его ни Юпитера злоба
не уничтожит, ни медь, ни огнь, ни алчная старость.
Всюду меня на земле, где б власть ни раскинулась Рима,
будут народы читать, и на вечные веки во славе
([ежели только певцов предчувствиям верить]) — пребуду.
Публий. Да положить я хотел на "Метаморфозы"!..
Туллий ([продолжая]). Обрати внимание на оговорку эту: про предчувствия. Да еще — певцов. Вишь, понесло его вроде: "…и на вечные веки во славе…" Так нет: останавливается, рубит, так сказать, сук, сидючи на коем, распелся: "ежели только певцов предчувствиям верить" — и только потом: "пребуду". Завидная все-таки трезвость.
Публий ([с отчаянием]). Да какое это имеет отношение?! Ты — про предчувствия, а они — новую сечку устанавливают! Это и есть предчувствие!
Туллий. А то отношение, что он прав оказался. Действительно, "на веки вечные" и действительно "во славе". А почему? Потому что сомневался. Это "ежели только певцов предчувствиям верить" — от сомнения. Потому что у него тоже впереди ничего, кроме "вечных веков", не было. Кроме Времени то есть. Потому что тоже на краю пространства оказался — когда его, пацана твоего тезка, Октавиан Август, из Рима попер. Только он на горизонтальном краю был, а мы — на вертикальном… "Всюду меня на земле, где б власть ни раскинулась Рима…" Что да, то да: раскинулась. Все-таки тыща почти метров над уровнем моря. Да еще две тыщи лет спустя… А если их еще перемножить… Этого он, конечно, не предполагал — что его в разреженном воздухе читать будут.
Публий. Что значит быть классиком!
Туллий. Осел ты, Публий; осел, а не варвар. Верней — варвар и его осел. …Как сказано — у поэта. Про другого поэта… Классик классиком становится, Публий, из-за времени. Ни того, которое после его смерти проходит, а того, которое для него и при жизни и потом — одно. И одно оно для него, заметь, уже при жизни. Потому что поэт — он всегда дело со Временем имеет. Молодой или старый — все равно. Даже когда про пространство сочиняет. Потому что песня — она что? Она — реорганизованное Время… Любая. Даже птичкина. Потому что звук — или там нота — он секунду занимает, и другой звук секунду занимает. Звуки, они, допустим, разные, а секунды — они всегда те же. Но из-за звуков, Публий, — из-за звуков и секунды становятся разными. Спроси канарейку свою — ты же с ней разговариваешь. Думаешь, она о чем поет? о Времени. И когда не поет — тоже о Времени.
Публий. Я думал — просто жрать хочется. Когда поет — надеется. Не поет — бросила.
Туллий. Кстати, я тут ей проса достал. Два кг. Больше денег не было.
Публий. Знаю. На виа деи Фунари купил.
Туллий. Ага, в "Сельве". Откуда ты знаешь?
Публий. Претор сказал… Это где та стела, на которой "Мементо Мори" написано?
Туллий. Ага. Я там гетеру одну когда-то знал. Совершенная прелесть была. Брюнетка, глаза — как шмели мохнатые. Своих павлинов держала. Грамоте знала; с богдыханом китайским была знакома… Откупщик ее, за которого она потом своим чередом замуж вышла, эту "Сельву" и открыл — птичьим кормом чтоб торговала, при деле была. Скотина он был порядочная, с мечом за мной по всему Форуму гонялся…
Публий. Звучит элегически.
Туллий. Это от избытка глаголов прошедшего времени.
[Пауза.]
Пофехтуем?
Публий. С утра пораньше? Как сказала девушка легионеру.
Туллий. Именно. Размяться. Кровь разогнать… Взвешивался сегодня?
Публий. Нет еще. Но вчера — да. Та же самая история — полнею. Почему это, интересно, прибавить гораздо проще, чем потерять? Теоретически должно быть одинаково просто. Либо одинаково сложно. ([Встает и подходит к пульту.]) Мечи или кинжалы?
Туллий. Мечи. А то у тебя изо рта…
Публий. У меня только пахнет. У тебя вываливается… Парфянские или греческие?
Туллий. Греческие.
Публий ([нажимая на кнопку пульта, где появляется текст заказа]). Что все-таки природа хочет сказать этим? Что увеличиваться в объеме -естественней, чем уменьшаться?
[Появляются мечи; Публий и Туллий разбирают их, продолжая беседовать.]
И — до каких пределов? То есть, с одной стороны, когда развиваешься -из мальчика в мужа — то увеличиваешься. На протяжении лет примерно двадцати-тридцати. И — возникает инерция. Но почему именно живот? Оттого что вперед двигаешься, что ли?.. С другой стороны — куда двигаешься-то? Известно, куда. Где он вообще не понадобится. Ни его отсутствие. На том-то свете…
Туллий ([примеряясь к мечу]). Может, чем больше объем, тем подольше на этом задержишься. Гнить, по крайней мере, дольше будешь. Распад, Публий, тоже форма присутствия.
Публий. Да — если не кремируют. От претора, конечно, зависит. …Начали! До первой крови.
