Публий. Но преступление вне контекста — не преступление. Потому что только мотив — или наказание — и делают его преступлением.
Туллий. Его — кого?
Публий. Ну, это… поступок. Действие. Потому что все на свете определяется тем, что до, и тем, что после. Без до и после событие не событие.
Туллий. А что?
Публий. Да почем я знаю! Ожидание. Состояние "до". Или затянувшееся "после".
Туллий. Варвар! Безнадежный, невыносимый варвар. Еще Горация себе заказывает!
Публий. Да кончай ты лаяться!
Туллий. Я лаюсь? Варвар; тупой, бессмысленный варвар. Потому что событие без до и после есть Время. В чистом виде. Отрезок Времени. Часть -но Времени. То, что лишено причины и следствия. Отсюда — Башня. И отсюда -мы в Башне. Отсюда же и телекамеры: происходящее в Башне происходит в чистом Времени. В его, так сказать, беспримесном варианте. Как в вакууме. Тем и интересно. Особенно если зарежешь. Или если не зарежешь. Еще и интереснее… Пускай смотрят! Может, чего-нибудь поймут. Жаль, Тиберий не дожил, он бы понял. А эти — Калигула, Сенат и т. д.— где им! Но ими Рим не кончается. Потому и на пленку записывают… И все равно ([свистящим шепотом, как бы в трансе]), все равно… даже потомки… вряд ли. Ибо то, что происходит с нами, может быть понято только нами. И никем иным. Ибо мы — мы обладаем Временем. Или — оно нами. Все равно. Важно, что — без посредников. Что между ним и нами — никого. Как вечером в поле, когда лежишь на спине и на звезду смотришь. Никого между. Не помню, когда это в последний раз было. Мальчиком. Но ощущение — как сейчас. "Взошли мои любимые Плеяды, а я одна в постели…" — что Сафо эта твоя вообще понимала?! Одно слово — Греция… Эгоистка. Бесконечность восприняла как одиночество. Эгоистка и самка. Римлянин бесконечность воспринимает как бесконечность. От этого бабой не прикроешься. Ничем не прикроешься. И чем бесконечней, тем ты больше римлянин. Того ради Тиберий Башню и строил… А ты, варвар тупоголовый, такой шанс упускаешь. Но, так или иначе, и до тебя дойдет. Куда ты денешься! И до остальных тоже. Потому что судьба Рима править миром. Как сказано у поэта.
Публий. У какого?
Туллий. У Вергилия. И у Овидия тоже.
Публий ([обводя взглядом полку и ниши]). Эти у нас уже, по-моему, есть…
[Занавес. Конец I акта.]
II акт
[Та же камера после обеда. За окном темнеет. Публий ковыряет во рту зубочисткой. На голове наушники — видимо, слушает музыку. Туллий, в кресле, шелестит газетой. Картина мира и благополучия.]
Публий ([вздрогнув, настораживается: стаскивает наушники]). По-моему, канарейка запела. Или мне показалось?
Туллий. Послышалось.
Публий. Я уверен, что слышал канарейкино пение. Странно… А ты не врешь?
Туллий. Да пошел ты…
Публий. Может, они опять "Лесной Аромат" в камеру пустили? ([Тянет носом.]) Хотя это только по пятницам… Туллий?
Туллий. Ну чего?
Публий. Какой сегодня день недели?
Туллий. Понятия не имею. Вроде эта, как ее? — среда.
Публий. С тех пор как при Траяне летосчисление отменили, дни недели тоже стали какими-то… как пальцы рук… безымянными, правда? То есть оно, конечно, лучше, что мы на порядковые номера перешли. Потому что после двухтысячного года как-то смысла нет года считать. Даже после тысячного уже ничего непонятно. До тысячи еще можно досчитать, а потом засыпаешь… да и для кого считать-то вообще? Это же не деньги. Ничего же не остается. Не потрогаешь… И начали-то, наверно, считать от нечего делать… Хотя вот мы, например, — не считаем же. Хотя делать, вроде, и нечего… Пространство, наверно, мерили. То есть расстояние. Столько-то дней пути. И так и пошло, по инерции… остановиться не могли. Тысяча. Две тысячи. И т. д. Даже когда километры появились… Спасибо Траяну, одумался. Теперь пускай компьютеры этим занимаются, а то — тысяча лет, тысяча километров… Бред какой-то… Названий, конечно, жалко. Среда, пятница… Этот, как его? четверг… Туллий! "Морской воздух" нам по четвергам пускают?
Туллий. По вторникам.
Публий. Красивое имя — вторник… Как же это мне все-таки канарейка послышалась? ([Направляется к клетке, открывает дверцу, заговаривает с канарейкой.]) Ну, ты пела или не пела? А? Хули молчишь? Языка человеческого не понимаешь, что ли? Все понимаешь, не ври. Если я тебя слышу, то и ты меня тоже. Просто наплевать, да? Гора мяса трепыхается и все, правильно? Ох уж эти мне пернатые-пархатые. Или не кормят тебя? Вот Туллий тебе целых полтрюфеля оставил шоколадного. Из Галлии. А ты, сучка, брезгуешь. Голодовку объявила. Ну, Рим от этого не рухнет. Даже если мы с Туллием объявим, не рухнет. Да и как ее объявишь, когда то петушиные гребешки с хреном, то фламинговы яйца, икрой начиненные? Задумаешься. Ули-тити-тюю. Ничего, еще запоешь. Куда ты денешься? Бери пример с нас с Туллием… Туллий?
Туллий. Ну, чего тебе?
Публий. Может, она петь завязала, потому что высоко все-таки. Километр почти над уровнем моря. Они ж тут не летают.
Туллий. А ты ее спроси. Ты же с ней разговариваешь. Прямо Святой Франциск.
Публий. Не отвечает. Заперлась и не колется. Как блатная или политическая. ([К канарейке.]) Ули-тити-тюю. Ты блатная или политическая? Впрочем, блатных и политических в Башне не держат. Блатные и политические теперь по улицам гуляют, на Капитолии сидят. Потому что все отчасти блатные или отчасти политические. Кто больше, кто меньше. Дело не в сущности: только в степени. А за степень в Башню сажать — башен не напасешься, правильно? Так что и ты тут не по делу, а просто так. Из-за реформы Тибериевой. Вот и бери с нас пример. Мы же трекаем. Даже если тебе и непонятно. Тем более пример брать должна. Это не фокус брать пример, когда все понятно. Ули-тити-тюю.
Туллий. Да оставь ты птичку в покое. Далась она тебе!
Публий. А того и далась, что почему нам не подражает! Коли здесь находится. А то можно подумать — природа против нас. Она же природу представляет. Ведь это же все искусственно!!! Включая нас!!! Она одна -естественна…
Туллий. Ну, не горячись. Представляет и представляет. Даже если и представляет, то — низшую ступень развития.
