Краткое содержание
«Белая гвардия» Булгаков М.А.
«Велик был год и страшен год по Рождестве Христовом 1918, от начала же революции второй». В мае 1918 года в семье Турбиных горе — умирает мать. Она завещает троим детям — Алексею, Елене и Николке — «дружно жить» и оставляет «семь пыльных и полных комнат… изразцовую печку в столовой… мебель старого красного бархата, ковры турецкие с чудными завитушками на восточном поле, бронзовую лампу под абажуром, лучшие на свете шкапы с книгами, пахнущими таинственным старинным шоколадом… золоченые чашки, серебро, портреты, портьеры…» Двадцативосьмилетний Алексей Турбин, «постаревший и мрачный с 25 октября 1917 года», — врач, специалист по венерическим болезням. Семнадцатилетний Николка — унтер-офицер. Его пехотная дружина только формируется «ввиду начинающихся событий». Елене двадцать четыре года. Год назад она вышла замуж за капитана генерального штаба Сергея Ивановича Тальберга. Турбины занимают квартиру на втором этаже в доме № 13 на Алексеевском спуске. Нижний этаж занимает домовладелец, «инженер и трус, буржуй и несимпатичный, Василий Иванович Лисович».
Наступает декабрь. К Городу подходят части Петлюры. Население в панике. «Ну, думается, вот перестанет, начнется та жизнь, о которой пишется в шоколадных книгах, но она не только не начинается, а кругом становится все страшнее и страшнее». Самое яркое пятно в небе вечернего Города — освещенный электричеством крест в руке памятника князю Владимиру на Владимирской горке. «Как многоярусные соты, дымился, и шумел, и жил Город. Прекрасный в морозе и тумане на горах, над Днепром… Сады стояли безмолвные и спокойные, отягченные белым, нетронутым снегом… Город жил странною, неестественной жизнью… Свои давнишние исконные жители жались и продолжали сжиматься дальше, волею-неволею впуская новых пришельцев… Гнали письма в единственную отдушину, через смутную Польшу (ни один черт не знал, кстати говоря, что в ней творится и что это за такая новая страна — Польша), в Германию, великую страну честных тевтонов, запрашивая визы, переводя деньги, чуя, что, может быть, придется ехать и дальше, туда, куда ни в коем случае не достигнет страшный бой и грохот большевистских боевых полков. Мечтали о Франции, о Париже… Большевиков ненавидели… ненавистью трусливой, шипящей из-за угла, из темноты… Офицерам… боль- шею частью безденежным и носившим на себе неизгладимую печать своей профессии, было труднее всего получить фальшивые документы и пробраться через границу… Армейские офицеры… ненавидели большевиков ненавистью горячей и прямой, той, кото- рая может двинуть в драку… Четыре юнкерских училища развалились в грохоте солдат- ской стрельбы и выбросили на улицы искалеченных, только что кончивших гимназистов, только что начавших студентов, не детей и не взрослых, не военных и не штатских, а таких, как семнадцатилетний Николка Турбин».
Обыватели гадают, кто такой Симон Петлюра, откуда он появился, кем был в про- шлом. Приходит весть о свержении императора, и немцы начинают поспешно оставлять Город. Самые «умные гады» понимают, что они побеждены. «Значит, одним — бежать, а другим встречать новых, удивительных, незваных гостей в Городе. И, стало быть, кому- то придется умирать. Те, кто бегут, те умирать не будут, кто же будет умирать?» Однажды вечером все Турбины сидят дома в столовой у жарко натопленной израз- цовой печи (которую в семье называют Саардамский Плотник по названию книги, кото- рую часто читали здесь вслух в детстве). На столе стоят цветы от верного поклонника Елены, «гвардии поручика Леонида Юрьевича Шервинского, друга продавщицы в кон- фетной… друга продавщицы в цветочном магазине». Елена встревожена долгим отсут- ствием Тальберга, застрявшего где-то с гетманским поездом. В этот момент к Турбиным приходит поручик Виктор Мышлаевский. Он прямо из окопов, смертельно усталый, грязный, обмороженный, на нем вши. Турбины дружно принимаются «устраивать» гостя: греют воду, наливают ванну, осматривают обмороженные пальцы на ногах, утешают, успокаивают. Мышлаевский рассказывает о том, как гетман и командование бросают солдат и офицеров на верную смерть, не обеспечивая самым необходимым, как произ- носят фальшивые речи о родине и народе, сами при этом отсиживаясь во дворце.
Возвращается Тальберг. «Скверно действовали на братьев клиновидные, гетман- ского военного министерства погоны на плечах Тальберга. Впрочем, и до погон еще, чуть ли не с самого дня свадьбы Елены, образовалась какая-то трещина в вазе турбинской жизни, и добрая вода уходила через нее незаметно. Сух сосуд. Пожалуй, главная причина этому в двухслойных глазах капитана Тальберга». Тальберг поспешно объясняет причину столь долгой задержки. На поезд, «который вез деньги в провинцию и который он конвоировал… напали — неизвестно кто». Видно, что Тальберг серьезно встревожен. Он отзывает Елену в спальню, заявляет ей, что должен немедленно уехать в Германию на неопределенный срок — как члену гетманского штаба ему «опасно» оставаться в Городе. Он поедет секретным поездом: «Тальберга берут: у Тальберга нашлись связи». По словам Тальберга, «гетманское министерство — глупая и пошлая оперетка… немцы оставляют гетмана на произвол судьбы, и очень, очень может быть, что Петлюра войдет. В сущно- сти, у Петлюры есть здоровые корни. В этом движении на стороне Петлюры мужицкая масса». Елена понимает, что муж (уже в который раз) «поменял» свои пристрастия и убеждения. «В марте 1917 года Тальберг был первый, — поймите, первый, — кто пришел в военное училище с широченной красной повязкой на рукаве… Тальберг, как член революционного комитета, а не кто иной, арестовал знаменитого генерала Петрова. Когда же к концу года в Городе произошло уже много чудесных и странных событий и родились в нем какие-то люди, не имеющие сапог, но имеющие широкие шаровары, вы- глядывающие из-под солдатских серых шинелей, и люди эти заявили, что они не пойдут ни в коем случае из Города на фронт, потому что на фронте им делать нечего… что это их Город, украинский Город, а вовсе не русский, Тальберг сделался раздражительным и сухо заявил, что это не то что нужно, пошлая оперетка… Вышла действительно оперетка, но не простая, а с большим кровопролитием. Людей в шароварах в два счета выгнали из Города серые разрозненные полки… Тальберг сказал, что те, в шароварах, — авантюристы, а корни в Москве, хоть эти корни и большевистские. Но однажды, в марте, пришли в Город серыми шеренгами немцы, и на головах у них были рыжие металлические тазы, предохранявшие их от шрапнельных пуль, а гусары ехали в таких мохнатых шапках и на таких лошадях, что Тальберг сразу понял, где корни… Люди в шароварах притащились вслед за немцами… были очень тихие, никого убивать не смели… и вид у них был такой, словно у неуверенных гостей. Тальберг сказал, что у них нет корней, и месяца два нигде не служил».
