Раздается близкий разрыв, стекла лопаются, Алексей падает. Из последних сил он приказывает Николке бросать геройство и бежать. В это мгновение в зал врываются гайдамаки и стреляют в Николку. Николка отползает вверх по лестнице («Висельники, не дамся!»), бросается с перил и исчезает.
Гармоника шумит и гудит, раздается звук трубы, знамена плывут вверх по лестнице. Оглушительный марш.
Картина вторая
Рассвет. Квартира Турбиных. Электричества нет, на ломберном столике горит свеча. В комнате Лариосик и Елена, которая очень беспокоится за братьев, Мышлаевского, Студзинского и Шервинского. Лариосик вызывается пройти на поиски, но Елена отговаривает его. Она сама собирается выйти навстречу братьям («Я женщина, меня не тронут»). Лариосик заговаривает было о Тальберге, но Елена строго обрывает его: «Имени моего супруга больше в доме не упоминайте. Слышите?»
Раздается стук в дверь — пришел Шервинский. Он принес дурные вести: гетман, князь Белоруков бежали, Петлюра взял город. Шервинский пытается успокоить Елену, объясняя, что предупредил Алексея, и тот скоро придет.
Опять стук в дверь — входят Мышлаевский и Студзинский. Елена бросается к ним с вопросом: «А где Алеша и Николай?» Ее успокаивают.
Мышлаевский начинает насмехаться над Шервинским, упрекая в любви к гетману. Шервинский в ярости («Что означает этот балаганный тон?»). Студзинский пытается прекратить ссору. Мышлаевский смягчается, спрашивает:
— Что ж, он, значит, при тебе ходу дал?
— При мне, — отвечает Шервинский. — Обнял и поблагодарил за верную службу. И прослезился… И портсигар золотой подарил, с монограммой.
Мышлаевский не верит, намекает на «богатую фантазию» Шервинского, тот молча показывает украденный портсигар. Все поражены.
Раздается стук в окно. Студзинский и Мышлаевский подходят к окну и, осторожно отодвинув штору, выглядывают и выбегают. Через несколько минут в комнату вносят Николку, у него разбита голова, кровь в сапоге. Лариосик хочет известить Елену, но Мышлаевский зажимает ему рот: «Ленку, Ленку надо убрать куда-нибудь…».
Шервинский прибегает с йодом и бинтами, Студзинский бинтует голову Николки. Вдруг Николка приходит в себя, его тотчас спрашивают: «Где Алешка?», но Николка в ответ только бессвязно бормочет.
В комнату стремительно входит Елена, и ее сразу же начинают успокаивать: «Упал он и головой ударился. Страшного ничего нет». Елена в тревоге допрашивает Николку: «Где Алексей?», — Мышлаевский делает знак Николке — «молчи». Елена в истерике, она догадывается, что с Алексеем произошло страшное, и упрекает оставшихся в живых:
— А вы?! Старшие офицеры! Все домой пришли, а командира убили?…
— Лена, — отвечает Мышлаевский, — пожалей нас, что ты говоришь?! Мы все исполняли его приказание. Все!
Но истерика распространяется, вот уже Студзинский хватается за револьвер:
— Нет, она совершенно права! Я кругом виноват. Нельзя было его оставить! Я старший офицер, и я свою ошибку поправлю!
Шервинский и Мышлаевский пытаются образумить Студзинского, отнять у него револьвер. Елена пытается смягчить свой упрек: «Я от горя сказала. У меня помутилось в голове… Я обезумела…» И тут Николка открывает глаза и подтверждает страшную догадку Елены: «Убили командира». Елена падает в обморок.
Действие первое
Прошло два месяца. Наступил крещенский сочельник 1919 года. Елена и Лариосик наряжают елку. Лариосик рассыпает комплименты перед Еленой, читает ей стихи и признается, что влюблен в нее. Елена называет Лариосика «страшным поэтом» и «трогательным человеком», просит почитать стихи, по-дружески целует его в лоб. А затем признается, что давно влюблена в одного человека, более того, у нее с ним роман; и Лариосик очень хорошо знает этого человека… Отчаявшийся Лариосик отправляется за водкой, чтобы «напиться до бесчувствия», и в дверях сталкивается с входящим Шервинским. Тот в мерзкой шляпе, изодранном пальто и синих очках. Шервинский рассказывает новости:
— Поздравляю вас, Петлюре крышка! Сегодня ночью красные будут. А пальтишко я у дворника напрокат взял. Это беспартийное пальтишко, — он снимает пальто, шляпу, калоши, очки, и остается в великолепном фрачном костюме. — Вот, поздравьте, только что с дебюта. Пел и принят… Лена, вот все кончилось. Николка выздоравливает… Теперь начинается новая жизнь. Больше томиться нам невозможно. Он не приедет. Его отрезали, Лена!
— Леонид, я стану вашей женой, если вы изменитесь. И прежде всего перестанете лгать! Хотя нет, вы не лгун, а Бог тебя знает, какой-то пустой, как орех… Важно, чтобы ты перестал хвастать и лгать. Единственный раз сказал правду, когда говорил про портсигар, и то никто не поверил, доказательство пришлось предъявлять. Фу!… Срам…
— Про портсигар я именно все наврал. Гетман мне его не дарил, не обнимал и не прослезился. Просто он его на столе забыл, а я его спрятал. Это историческая ценность.
Елена отнимает портсигар у Шервинского и прячет его, затем опять поворачивается к Шервинскому:
— Что ж мы будем делать с Тальбергом?
— Развод. Ты адрес его знаешь? Телеграмму ему и письмо о том, что все кончено!
— Ну хорошо! Скучно мне и одиноко. Тоскливо. Хорошо! Я согласна!
Шервинский срывает со стены потрет Тальберга и швыряет его в камин. Они уходят в комнату Елены. Слышен рояль, Шервинский поет.
Николка входит, бледный и слабый, в черной шапочке и студенческой тужурке, на костылях. Он замечает сорванную раму («Вышибли. Понимаю. Я давно догадывался…») и ложится на диван. Приходит Лариосик, он только что самостоятельно добыл бутылку водки, более того, невредимой донес её до квартиры, чем чрезвычайно горд:
— Иду сейчас по улице — обозы, обозы, и на них эти, с хвостами. Видно, здорово поколотили их большевики. Но, тем не менее, я водочки достал! Единственный раз в жизни мне повезло! Пусть знает Мышлаевский, на что я способен. Два раза упал, затылком ударился, но бутылку держал в руках.
Николка указывает на пустую раму от портрета:
