— Потрясающая новость! Елена расходится с мужем. Она за Шервинского выйдет. Ошарашенный Лариосик роняет бутылку, которая разбивается вдребезги. Раздается звонок, Лариосик впускает Мышлаевского и Студзинского (оба в штатском). Те наперебой докладывают новости:
— Красные разбили Петлюру! Войска Петлюры город оставляют!
— Красные уже в Слободке. Через полчаса будут здесь.
— Тихо, вежливо идут. И без всякого боя!
— А главное, — добавляет Лариосик, — все радуются, даже буржуи недорезанные. До того всем Петлюра надоел!
— Лучше всего — размышляет Студзинский, — нам пристроиться к обозу и уйти вслед за Петлюрой в Галицию! А там на Дон, к Деникину, и биться с большевиками.
— Опять, значит, к генералам под команду? — вступает в спор Мышлаевский. — Жаль, что лежит Алешка в земле, а то бы он много интересного мог рассказать про генералов.
Николка плачет, вспомнив о брате.
— Довольно! — продолжает Мышлаевский. — Я воюю за отечество с девятьсот четырнадцатого года… А где это отечество, когда бросили меня на позор?! И я опять иди к этим светлостям?! Ну нет. Шиш! Да, ежели угодно, я за большевиков, но только против коммунистов… А если это одно и то же, ну, тогда и за коммунистов… А если большевики мобилизуют, то пойду, и буду служить. Да! Потому что у Петлюры двести тысяч, но они пятки салом подмазали и дуют при одном слове «большевики». Потому что за большевиками мужички тучей… А я что могу противопоставить? Рейтузы с кантом? А они этого канта видеть не могут… Спереди красногвардейцы, сзади спекулянты и всякая рвань с гетманом, а я посредине? Нет, мне надоело изображать навоз в проруби. Пусть мобилизуют! По крайней мере, буду знать, что я буду служить в русской армии. Народ не с нами. Народ против нас. Алешка был прав!
— Да какая же, к черту, русская армия, когда они Россию прикончили?! Да они нас все равно расстреляют! Я с ними буду биться!
— Пожалуйста! Валяй! Кричи большевикам: не пущу! Николку головой с лестницы уже сбросили! А тебе её и вовсе оторвут. И правильно. Теперь пошли дела не наши!
— Была у нас Россия — великая держава!…
— И будет!… Прежней не будет, новая будет. А когда вас расхлопают на Дону — а что вас расхлопают, я предсказываю, — и когда Деникин даст деру за границу — а я это тоже предсказываю, — тогда куда? Тоже за границу? Нужны вы там! Куда ни приедете, в харю наплюют от Сингапура до Парижа. Я буду здесь, в России. И будь с ней что будет!…
В пылу спора вбегает Шервинский и объявляет, что Елена разводится с Тальбергом и выходит замуж за Шервинского. Все их поздравляют. Вдруг дверь в переднюю открывается, входит Тальберг в штатском пальто, с чемоданом.
Елена просит всех оставить их с Тальбергом наедине. Все уходят, причем Лариосик почему-то на цыпочках. Елена коротко сообщает Тальбергу, что Алексей убит, а Николка — калека. Тальберг заявляет, что гетманщина «оказалась глупой опереткой», немцы их обманули, но в Берлине ему удалось достать командировку на Дон, к генералу Краснову, и вот сейчас он приехал за своей женой. Елена сухо отвечает Тальбергу, что разводится с ним и выходит замуж за Шервинского. Тальберг пытается устроить сцену, но выходит Мышлаевский и со словами: «Ну? Вон!» — бьет Тальберга по лицу. Тальберг растерян, он идет в переднюю и уходит…
В комнату с елкой входят все, Лариосик тушит свет и зажигает на елке электрические лампочки, затем приносит гитару и передает её Николке. Николка поет, и все, кроме Студзинского, подхватывают припев:
Так за Совет Народных Комиссаров…
Мы грянем громкое «Ура! Ура! Ура!»
Все просят Лариосика сказать речь. Лариосик смущен, отнекивается, но все же говорит:
— Мы встретились в самое трудное и страшное время, и все мы пережили очень много… и я в том числе. Мой утлый корабль долго трепало по волнам гражданской войны… Пока его не прибило в эту гавань с кремовыми шторами, к людям, которые мне так понравились… Впрочем, и у них я застал драму… Время повернулось. Вот сгинул Петлюра… Мы все снова вместе… И даже больше того: вот Елена Васильевна, она тоже пережила очень и очень много и заслуживает счастья, потому что она замечательная женщина.
Раздались далекие пушечные удары. Но это не бой, это салют. На улице играют «Интернационал» — идут красные. Все подходят к окну.
— Господа, — говорит Николка, — сегодняшний вечер — великий пролог к новой исторической пьесе.
— Кому — пролог, — отвечает ему Студзинский, — а кому — эпилог.
