Время каторги и солдатчины — длительная пауза в творческом развитии писателя. Тяжелее каторжных работ стала для Достоевского «каторга» нравственных мучений. Уже в первый год пребывания в остроге в писателе произошел нравственный переворот: вся прошлая жизнь показалась ему лживой, неподлинной. Книги и журналы были запрещены — единственной разрешенной книгой было Евангелие, подарок жен декабристов. Оно и стало постоянным чтением Достоевского, углубило его представления о смысле евангельских образов, истолкованных им в контексте собственной судьбы и судьбы человечества.
На каторге Достоевский, живший среди уголовников, в атмосфере пьяного разгула и поножовщины, мучительно искал ответ на вопрос: бандит ли русский мужик, на которого он и другие петрашевцы возлагали столь большие надежды? Писатель по-новому взглянул на один из памятных эпизодов детства: когда ему было 9 лет, его испугал волк, и он бросился к мужику Марею, пахавшему свое поле. Мужик протянул руку, погладил маленького Федю по щеке и сказал: «Ишь ведь испужался… Полно, родной… Христос с тобой, окстись…» Достоевский вспомнил добрую, нежную, словно материнскую, улыбку крепостного мужика Марея. Этот мужик стал для писателя-каторжника символом народной доброты: не только бандиты и душегубы, но и мягкие, добрые, простые русские мужики открылись ему в соседях по каторжному бараку.
Доброта, справедливость, участие — основы народной нравственности — воскресили Достоевского, заставили, вопреки всему увиденному на каторге, поверить в народ, но уже не в «идеальный» , выдуманный мечтателями-утопистами, а в реальных, жестоких и страшных внешне, но наивных и добрых людей, которые сохранили связь с народными представлениями о нравственности. Именно вера в народ, вера в Бога и в конечное торжество добра и справедливости помогли Достоевскому выдержать испытание каторгой и солдатчиной. Только в 1859 г. Достоевский получил разрешение переехать в Тверь, а затем — в Петербург.
С возвращением в столицу начался новый период жизни и творчества Достоевского, охватывающий 1859-1885 гг. Еще в 1858-1859 гг. он написал роман «Село Степанчиково и его обитатели» и повесть «Дядюшкин сон». Эти произведения стали «пробными»: ведь Достоевский вынужден был определять свое место в новой литературной обстановке, которая сильно изменилась с 1840-х гг.
Десять лет его имя не появлялось в печати, о нем основательно забыли, тогда как писатели, начинавшие вместе с ним в 1840-е гг., бывшие участники «натуральной школы», находились в зените своей славы {И.С.Тургенев, Н.А.Некрасов, И.А.Гончаров, М.Е.Салтыков-Щедрин, политический эмигрант А.И.Герцен), появились и новые имена (Л.Н.Толстой, Н.Г.Чернышевский), и, самое главное, новый читатель. В 37 лет Достоевскому нужно было фактически начинать заново, «вынырнуть» из Леты, вернувшись в литературу. Заметим, что ситуация, в которой он оказался, уникальна: никому из русских писателей не приходилось начинать дважды, восстанавливая свое литературное имя.
В романе «Село Степанчиково и его обитатели» перед читателями предстал новый Достоевский — блестящий сатирик и одновременно тонкий психолог. Однако любимое детище писателя, на которое он возлагал особые надежды, не было понято и принято современниками. Отчасти это объясняется тем, что роман был для Достоевского своеобразным «расчетом с прошлым»: в главном герое Фоме Фомиче Опискине проступили черты характера Гоголя последних лет жизни, откровенно пародировался стиль его «Выбранных мест из переписки с друзьями». Психологическая сатира Достоевского вызвала недоумение. Главным вопросом для критиков стал вопрос о том, в каком направлении будет развиваться его творчество. Читатель требовал злободневных сюжетов. Ни мастерство, ни углубленный психологизм, ни иронически-пародийная манера письма не могли компенсировать отсутствие современной проблематики.
Потребовалось пять лет для того, чтобы Достоевский смог восстановить свою литературную репутацию. Два произведения, написанные в начале 1860-х гг., — роман «Униженные и оскорбленные» (1861) и художественно-документальные «Записки из Мертвого дома» (1860-1862) — вновь сделали его активным участником литературного процесса. Оба произведения тесно связаны с публицистической и издательской деятельностью Достоевского. Вместе с братом М.М.Достоевским он издавал журнал «Время» (1861-1863), а затем его продолжение— «Эпоху» (1864-1865). В этих изданиях братья Достоевские проводили программу «почвенничества», которая стала мировоззренческой основой и публицистики, и художественных произведений Ф.М.Достоевского 1860-х — 1870-х гг.
Главный пункт этой социально-философской программы — размежевание с двумя самыми авторитетными течениями русской духовной жизни: западничеством и славянофильством. Освободительные стремления дворянства, «старые» социологические и философские идеи Достоевский решительно пересматривает. Разночинскую интеллигенцию он считает оторванной от народа, от «почвы», а потому не выражающей его коренных чаяний. Братья Достоевские и их сторонники, в частности известный писатель и критик А.А.Григорьев, тоже остро ощущали оторванность от народа, от «народной почвы». Они ожидали «нового слова» от самого русского народа, разбуженного крестьянской реформой 1861 г. Свою задачу «почвенники» видели в духовно-практической деятельности: просвещая народ, образованные слои общества должны сами воспринять исконные основы народного мироощущения, нравственно сблизиться с ним.
В народной нравственности Достоевский выделял три основных момента: чувство органической связи между людьми; братское сочувствие и сострадание; готовность добровольно прийти на помощь страдающему «брату» без насилия над собой и ограничения собственной свободы. Именно эти качества определяют, по мнению писателя, сущность «социализма русского народа». Этот «почвенный», народный социализм он противопоставлял социализму утопическому, а в 1870-е гг. — «политическому», то есть революционному социализму. Со страниц журналов Достоевский вел активную полемику по общественно-политическим и литературным вопросам. Публикации во «Времени» новых художественных произведений, восторженно встреченные читателями, также были «репликами» писателя в его споре с современниками.
