Анализ стихотворения
«До свиданья, друг мой…» Есенина С.А.
«До свиданья, друг мой…» — пожалуй, наиболее известное из всех стихотворений Сергея Есенина. И дело не только в том, что оно имеет мистический ярлык «предсмертное», но и в огромной глубине этих восьми строк.
История создания произведения довольно необычна. Писал Есенин свои последние строки кровью, но не потому, что хотел подчеркнуть их драматичность (хотя эта версия до сих пор рассматривается), а потому, что в гостинице не оказалось чернил. С другой стороны, тяжёлое душевное состояние поэта не вызывает сомнений: после выхода из психоневрологической больницы, где он лечился, минула всего неделя. И последнее стихотворение несёт явный отпечаток сложных размышлений, это своеобразное подведение итога собственной жизни.
В самом начале стоит обращение «друг мой», такое же, как в «Чёрном человеке» — ещё одном произведении, в котором Есенин оценивает свою жизнь. Этот «друг» — вымышленное лицо, то ли лучшая сторона натуры автора, то ли кто-то светлый и бесконечно снисходительный к человеческим слабостям. «Ты у меня в груди» — эти слова подтверждают постоянное присутствие образа в жизни автора. После печальной третьей строфы о предназначенном расставании — обещание встречи, словно этот «друг» и правда способен пересилить всё, даже конец жизни, уход в иной мир. Именно окончание первой строфы дарит ощущение подъёма, надежды; возможно, сам поэт в эту минуту верил в будущую встречу, в то, что за смертельной чертой будет не одна лишь пустота. Похожую надежду он высказывает в стихотворении «Мне осталась одна забава», где хотел умирать под иконами, несмотря на «неверие в благодать».
Но в своём последнем произведении Есенин сам же и гасит этот проблеск веры. Прощание без руки и слова, мало того — обращаясь к собеседнику, «другу», автор почти отмахивается от него и от его переживаний, как будто прощание это ничего не значит, как будто оборвать свою жизнь — пустяк, и само бытие — тоже. Две последние строчки давно стали афоризмом, философским изречением, отрицающим важность жизни и смерти. И как тонко отрицающим! Никаких уничижительных слов, простая и ёмкая формулировка — «не ново». Здесь невозможно спорить, в самом деле, сколько тысячелетий живут и умирают люди, и никого нельзя этим удивить. Автор не ставит себя ни выше, ни ниже других в этих строках, перед финальной чертой жизни все в конечном итоге равны, и это признание, даже осознание потрясает своей глубиной.
Есенин не мог не понимать, что оставит после себя намного больше, чем обычные люди. В других его произведениях нередко мелькает похвала себе и своему таланту, но все они забываются и отлетают, словно шелуха, перед величием последнего стихотворения. Диалог с незримым другом и судьёй, осознание ценности жизни, не большей и не меньшей оттого, что это жизнь поэта, осознание того самого «не важно», которое часто ведёт к гибели, и сама последовавшая гибель вырывают произведение из ряда выдающихся и возносят к гениальным.
Стихотворение и воспринимается, и является откровением. О том, что строки шли прямо от намаявшейся души, свидетельствует и их размер: неровный, сбивчивый. Пятистопный ямб с безударными стопами в то в начале, то в середине строки создаёт своеобразный ритм с паузами, больше похожий на живой разговор или напев, чем на стихотворение. Первая строка во второй строфе выбивается из общего размера за счёт обращения «друг мой», и эта небрежность не нарочитая, а подтверждающая, что стихотворение писалось на одном дыхании, без правки и приглаживания.
Какая бы тоска и уныние ни вдохновили поэта на создание этой эпитафии самому себе, впечатление она оставляет скорее светлое. Прощание без надрыва и слёз; признание равной ценности жизни и смерти, и к тому же — всё-таки надежда на будущую встречу. Так проститься с бытием и людьми мог только истинный поэт.
