Анализ стихотворения
«Гори, звезда моя, не падай…» Есенина С.А.
«Гори, звезда моя, не падай…» — образец поздней философской лирики Есенина. Это — раздумья поэта о жизни и смерти, о месте человека в мире, о бренности и ценности человеческой жизни.
В стихотворении «Гори, звезда моя, не падай…» — характерный предосенний среднерусский пейзаж: первые примети «золотеющей осени», курлыканье готовых к отлету журавлей, задающее «рыдалистый» тон всему произведению.
И земная жизнь, и вечность, и русская душа с ее пронзительной нежностью, беспредельной широтой, размахом, щедростью, предрасположенностью к грусти и тоске («Но, наверно, навеки имею // Нежность грустную русской души») ассоциируются в сознании лирического героя (образ, почти тождественный в лирике Есенина самому поэту) с природой.
В оппозиции «живое—мертвое» примети теплого живого мира — песня «про отчий край и отчий дом», «ласковое пламя» жизни, «живое сердце», курлыканье журавлей, природа — контрастируют с образами смерти («погребальная грусть», «кладбищенская ограда», серый могильный камень, «низкий траурным забор», «прах») и заглушают, подавляют их: трагическое противоречие жизни и смерти разрешается в «веселой надписи в стихах». «Эпитафия самому себе» — традиция скорее западноевропейской, чем русской литературы (см., например, «Реквием» Р. Л. Стивенсона), но у поэта и здесь чисто русский, «есенинский» прием — неожиданное на первый взгляд, но очень точное, а главное—до конца откровенное («Я сердцем никогда не лгу») сравнение, прорыв в непостижимую тайну стихии русской души:
Я для себя сложил бы так:
Любил он родину и землю,
Как любит пьяница кабак.
И другие стихи Есенина, написанные в последние месяцы жизни, кроме темы смерти, содержат надежду, возможность продолжения жизни, а также нового художественного взлета поэта: «Поддержись, моя жизнь удалая, // Я еще не навек постарел» («Эх вы, сани! А кони, кони…»). «Снова я ожил и снова надеюсь // Так же, как в детство, на лучший удел» («Снежная замять дробится и колется…»).
Такова одна из особенностей есенинской поэзии — диалектическое разрешение трагических противоречий жизни: «Но коль черти в душе гнездились, // Значит, ангелы жили в ней» («Мне осталась одна забава…»); «Если б не било ада и рая, их бы выдумал сам человек» («Не гляди на меня с упреком…»). Эти произведения не носят трагического характера, потому что образу смерти поэт придает элегический характер — как естественному завершению земного цикла человеческой жизни:
Я, смотря с улыбкой на зарю,
На земле, мне близкой и любимой,
Эту жизнь за все благодарю.
(«Жизнь — обман с чарующей тоскою…»)
Заря — начало нового дня, и строки о неотвратимо приближающемся смертном часе не вызывают мучительного, безысходного настроения: «принимаю», «приемлю», «счастлив тем, что я дышал и жил»,— Рассыпано по страницам последних есенинских произведений.
Отдав определенную дань бунту и богоборческим мотивам в раннем творчество, Есенин в конце жизни приходит к христианским добродетелям — смирению, терпению и всепрощению:
Жить нужно легче, жить нужно проще,
Все принимая, что есть на свете.
(«Свищет ветер, серебряный ветер…»)
И простим, где нас горько обидели
По чужой и по нашей вине.
(«Несказанное, синее, нежное…»)
Помирись лишь в сердце со врагом —
И тебя блаженством ошафранит.
