Анализ стихотворения
«Собаке Качалова» Есенина С.А.
Первая строчка стихотворения «Собаке Качалова» давно стала чем-то вроде афоризма, а напевность и философский настрой всего произведения обеспечили ему поистине народный успех.
Есенин написал его в 1925 году, история создания довольно необычна: сначала поэт познакомился с принадлежащим актёру Качалову Джимом (на тот момент щенком), был покорён его обаянием и пообещал написать для него стихи. Что вскорости и исполнил, специально вновь придя в гости — читать своё посвящение собаке.
1925 год — последний год жизни Есенина, когда его путь уже был полон разочарований, оборвавшихся связей с друзьями, личных трагедий. Успех нёс с собой и волну фальши, неискренности. И не один только Есенин в таких условиях искал чистой привязанности, в животном, в идеализированной женщине или в сердцах родителей.
Стихотворение посвящено собаке, и его искренний правдивый тон с первых слов даёт понять читателю, что автор ставит Джима, пожалуй, выше многих людей и при этом наравне с собою. «Давай с тобой полаем при луне» — странноватый призыв сразу же рождает мысль о равенстве и подготавливает к тому, что всё стихотворение окажется откровенной задушевной беседой.
Вторая строфа — наиболее философская, призывающая собаку (а заодно и всех тех, кто готов внимать автору) понять сущность жизни. Эту часть стихотворения вполне можно назвать кульминационной: фраза«жить на свете стоит» бросается в глаза, ею заканчивается строфа, утверждая позицию автора, его настроение. И именно в этой части ясно видно, что беседа эта — с самим собою, что сказанное было бы сказано любому слушателю, не только собаке Качалова.
Но дальше настрой меняется: автор словно возвращается из своих размышлений в настоящий момент и снова обращается к Джиму, уже описывая его качества. Третья строфа — переходная, описательная, мало значащая, если бы её не было в стихотворении, композиция не пострадала бы.
Отвлекшись от философствования, автор нарочно обращается к обыденным деталям, упрощает язык произведения. «Норовит», «потрогать», «по-собачьи», «приятцей», «пьяный друг», «лезешь целоваться»— третья и четвёртая строфы благодаря этим словам напоминают подростковое творчество, свободное и от мастерства, и от умствований. Но с другой стороны, как же ещё обращаться к собаке? Эта простота и искренность опять-таки возвращают ощущение близости между автором и его лохматым собеседником. Ни к чему красивости и изящный слог, ни к чему притворяться…
В двух последних строфах вновь меняется настроение, тут Джим выступает посредником — обращаясь к нему, Есенин говорит о некой даме, выделяя её среди «всяких и невсяких». До сих пор неизвестно, кого он имел в виду, и не было ли добавление этого нежного образа просто штрихом, воспоминанием о ком-то давно виденном.
Если же речь идёт о конкретном человеке, то переворачивается весь смысл стихотворения: и посвящение, и обращение к Джиму является лишь вступлением к последним строчками, к просьбе автора попросить за него прощения «за всё, в чём был и не был виноват». Так ли это, нашло ли это стихотворение своего потаённого адресата, остаётся загадкой. Но отзвук печали, раскаяния, угасшей любви по-особенному украшают произведение, меняя его настрой на возвышенно-лирический.
Размер стихотворения — столь любимый Есениным пятистопный ямб, с неровным ритмическим рисунком и паузами, как нельзя более подходящий для беседы-размышления вслух.
От философствования к простому описанию, от описания — к любовному воспоминанию. Такую амплитуду вместили в себя шесть строф, и название-посвящение вовсе не добавляет ясности вопросу, для чего же они были написаны. Но искренность и безыскусственность этих перепадов, простые, близкие любому человеку (и даже собаке) слова сразу делают стихотворение любимым. Ведь в нём отражается такая непоследовательная, непонятная и открытая душа поэта.
