Анализ стихотворения
«Я последний поэт деревни…» Есенина С.А.
Творчество Сергея Есенина неразрывно связано с темой деревни. Выросший на «приволье зеленых лех», поэт воспринимал Россию как живой организм, развивающийся по особенным, известным только ей законам. Русь Есенина — деревенская, патриархальная. Это очень символический образ: деревня, состоящая из нескольких дворов, огороженных плетнями, которая затерялась где-то среди топей да болот.
Такое восприятие России свойственно молодому поэту. Его герой ощущает себя частицей природы, а в животных видит «братьев наших меньших». В ранних стихах Есенина на Руси живется хорошо всем: деревьям, животным и птицам, избам, полям, месяцу, даже … тараканам. Когда-то критики были возмущены, что начинающий лирик в стихотворении «В хате» опоэтизировал не только крестьянский быт, но и тараканов. Зато А. Толстой услышал в ранних стихах Есенина «певучий дар славянской души, мечтательной, беспечной, таинственно-взволнованной голосами природы».
Эта идиллическая картина разрушилась с началом советской жизни. Свое представление о революции поэт передавал через разные образы. Например, в «Пантократоре» это красный конь — образ романтический, фантастический, но родственный миру берез, черемух и кленов, миру русской природы, то есть всему, что составляло почву есенинской поэзии, воплощало его представления о прекрасном, о гармоничной жизни.
Когда же Есенин убедился, что революция ускорит переход России от деревенской колеи к магистралям современной техники, он болезненно воспринял это. Революционные события, глобальные перемены в деревне, технический прогресс — все это в представлении Есенина предвещало гибель патриархальной Руси. Ему казалось, что исчезает близкая к природе и поэтическая область жизни, значит, и область чувств, выражающих недостижимый идеал духовного мира и спокойной ясности.
Ярче всего это противостояние патриархального бытия и механического мира машинной цивилизации проявилось в известном стихотворении «Сорокоуст» — в трагически обреченном поединке живого «тонконого жеребенка» и поезда «на лапах чугунных»:
Живых коней победила стальная конница…
Вслед за гибелью и разрушением старого крестьянского мира Есенин начинает чувствовать и собственную обреченность. Поэтому и называет свое стихотворение, написанное в 1920 голу, «Я последний поэт деревни». Это прощание с прежним звучит почти в каждой строке. Стоя за прощальной обедней среди«кадящих листвой берез», герой испытывает сознание собственной ненужности. Ему ничего не остается, как догореть «золотистым пламенем». Причем для воплощения собственного «я» поэт находит удивительную метафору — «из телесного воска свеча». Действительно, человек беззащитен перед лицом природы, а что, как не свеча, подчеркивает эту хрупкость человеческого существования.
Еще одна яркая метафора — «луны часы деревянные» — подчеркивает необратимость происходящих перемен. Как известно, «время ни на миг не остановишь». А значит, перемены неизбежны:
На тропу голубого поля
Скоро выйдет железный гость.
За образом «железного гостя» нетрудно увидеть комбайн или трактор — те машины, которые, по замыслу правительства, должны были облегчить крестьянский труд. Только нет у этого гостя души, и поэтому его ладони — «не живые, чужие», а горсть — «черная». А вот живую Русь представляют «колосья-кони»(вновь образ лошади!), которые будут тужить о прежнем хозяине-крестьянине.
В итоге любому становится понятно, что поэт выступает против технического прогресса, разрушающего древний поэтический мир, который связан с патриархальной стариной, с гармонией между человеком и природой. Свою «голубую Русь» он противопоставил миру людей, возводящих заводы и фабрики вместо храмов, а живой мир деревни — механическому бездушию города.
Есенина тревожит, что индустриальный прогресс погубит красоту народного обряда, весенних проталин, злаков, «зарею политых». Поэтому стихотворение «Я последний поэт деревни» можно считать своеобразной панихидой, ведь именно «панихидный пляс», по мысли автора, будет справлять ветер, когда:
Скоро, скоро часы деревянные
Прохрипят мой двенадцатый час!
Эти строчки больше напоминают приговор. И пусть Сергей Есенин был тогда близок к имажинизму, чем и можно объяснить излишне резкий характер многих строк, но боль утраты ничем нельзя заглушить — только жестокими в своей правдивости словами.
