Никак, звонит кто-то.Фекла. Ахти, это они!Арина Пантелеймоновна. Кто они?Фекла. Они… кто-нибудь из женихов.Агафья Тихоновна (вскрикивает). Ух!Арина Пантелеймоновна. Святые, помилуйте нас, грешных! В комнате совсем не прибрано. (Схватывает все, что ни есть на столе, и бегает по комнате.)Да салфетка-то, салфетка на столе совсем черная. Дуняшка, Дуняшка! Дуняшкаявляется.
Спорно чистую салфетку! (Стаскивает салфетку и мечется по комнате.)Агафья Тихоновна. Ах, тетушка, как мне быть? Я чуть не в рубашке!Арина Пантелеймоновна. Ах, мать моя, беги скорей одеваться! (Мечется по комнате.) Дуняшкаприносит салфетку; в дверях звонят.
Беги скажи: «сейчас»! Дуняшкакричит издалека: «Сейчас!» Агафья Тихоновна. Тетушка, да ведь платье не выглажено.Арина Пантелеймоновна. Ах, господи милосердный, не погуби! Надень другое.Фекла (вбегая). Что ж вы нейдете? Агафья Тихоновна, поскорей, мать моя!Слышен звонок.
Ахти, а ведь он все дожидается!Арина Пантелеймоновна. Дуняшка, введи его и проси обождать.Дуняшка бежит в сени и отворяет дверь. Слышны голоса: «Дома?» — «Дома, пожалуйте в комнату». Все с любопытством стараются рассмотреть в замочную скважину. Агафья Тихоновна (вскрикивает). Ах, какой толстый!Фекла. Идет, идет!Все бегут опрометью.
Явление XIV Иван Павлович Яичницаи девчонка. Девчонка. Погодите здесь. (Уходит.)Яичница. Пожалуй, пождать — пождем, как бы только не замешкаться. Отлучился ведь только на минутку из департамента. Вдруг вздумает генерал: «А где экзекутор?» «Невесту пошел выглядывать». Чтоб не задал он такой невесты… А однако ж, рассмотреть еще раз роспись. (Читает.)«Каменный двухэтажный дом…» (Подымает глаза вверх и обсматривает комнату.)Есть! (Продолжает читать.)«Флигеля два: флигель на каменном фундаменте, флигель деревянный…» Ну, деревянный плоховат. «Дрожки, сани парные с резьбой, под большой ковер и под малый…» Может быть, такие, что в дом годятся? Старуха, однако ж, уверяет, что первый сорт; хорошо, пусть первый сорт. «Две дюжины серебряных ложек…» Конечно, для дома нужны серебряные ложки. «Две лисьих шубы…» Гм… «Четыре больших пуховика и два малых. (Значительно сжимает губы.)Шесть пар шелковых и шесть пар ситцевых платьев, два ночных капота, два…» Ну, это статья пустая! «Белье, салфетки…» Это пусть будет, как ей хочется. Впрочем, нужно все это поверить на деле. Теперь, пожалуй, обещают и домы, и экипажи, а как женишься — только и найдешь, что пуховики да перины.Слышен звонок. Дуняшка бежит впопыхах через комнату отворить дверь. Слышны голоса: «Дома?» — «Дома».
Явление XV Иван Павловичи Анучкин. Дуняшка. Погодите тут. Они выдут. (Уходит.)Анучкин раскланивается с Яичницей. Яичница. Мое почтение!Анучкин. Не с папенькой ли прелестной хозяйки дома имею честь говорить?Яичница. Никак нет, вовсе не с папенькой. Я даже еще не имею детей.Анучкин. Ах, извините! извините!Яичница (в сторону). Физиогномия этого человека мне что-то подозрительна: чуть ли он не за тем же сюда пришел, за чем и я. (Вслух.)Вы, верно, имеете какую-нибудь надобность к хозяйке дома?Анучкин. Нет, что ж… надобности никакой нет, а так, зашел с прогулки.Яичница (в сторону). Врет, врет, с прогулки! Жениться, подлец, хочет!Слышен звонок. Дуняшка бежит через комнату отворять дверь. В сенях голоса: «Дома?» — «Дома».
Явление XVI Те жеи Жевакин, в сопровождении девчонки. Жевакин (девчонке). Пожалуйста, душенька, почисть меня… Пыли-то, знаешь, на улице попристало немало. Вон там, пожалуйста, сними пушинку. (Поворачивается.)Так! спасибо, душенька. Вот еще, посмотри, там как будто паучок лазит! а на подборах-то сзади ничего нет? Спасибо, родимая! Вон тут еще, кажется. (Гладит рукою рукав фрака и поглядывает на Анучкина и Ивана Павловича.)Суконцо-то ведь аглицкое! Ведь каково носится! В девяносто пятом году, когда была эскадра наша в Сицилии, купил я его еще мичманом и сшил с него мундир; в восемьсот первом, при Павле Петровиче, я был сделан лейтенантом, — сукно было совсем новешенькое; в восемьсот четырнадцатом сделал экспедицию вокруг света, и вот только по швам немного поистерлось; в восемьсот пятнадцатом вышел в отставку, только перелицевал: я уж десять лет ношу — до сих пор почти что новый. Благодарю, душенька, м… раскрасоточка! (Делает ей ручку и, подходя к зеркалу, слегка взъерошивает волосы.)Анучкин. А как, позвольте узнать, Сицилия… вот вы изволили сказать: Сицилия, — хорошая это земля Сицилия?Жевакин. А, прекрасная! Мы тридцать четыре дня там пробыли; вид, я вам доложу, восхитительный! эдакие горы, эдак деревцо какое-нибудь гранатное, и везде италианочки, такие розанчики, так вот и хочется поцеловать.Анучкин. И хорошо образованны?Жевакин. Превосходным образом! Так образованные, как вот у нас только графини разве. Бывало, пойдешь по улице — ну, русский лейтенант… Натурально, здесь эполеты (показывает на плеча), золотое шитье… и эдак красоточки черномазенькие, у них ведь возле каждого дома балкончики, и крыши, вот как этот пол, совершенно плоски. Бывало, эдак смотришь, и сидит эдакой розанчик… Ну, натурально, чтобы не ударить лицом в грязь… (Кланяется и размахивает рукою.)И она эдак только. (Делает рукою движение.)Натурально, одета: здесь у ней какая-нибудь тафтица, шнуровочка, дамские разные сережки… ну, словом, такой лакомый кусочек…Анучкин. А как, позвольте еще вам сделать вопрос, — на каком языке изъясняются в Сицилии?Жевакин. А натурально, все на французском.Анучкин. А что барышни решительно говорят по-французски?Жевакин. Все-с решительно. Вы даже, может быть, Не поверите тому, что я вам доложу: мы жили тридцать четыре дня, и по все это время ни одного слова я не слыхал от них по-русски.Анучкин. Ни одного слова?Жевакин. Ни одного слова. Я не говорю уже о дворянах и прочих синьорах, то есть разных ихних офицерах; но возьмите нарочно простого тамошнего мужика, который перетаскивает на шее всякую дрянь, попробуйте скажите ему: «Дай, братец, хлеба», — не поймет, ей-богу не поймет; а скажи по-французски: «Dateci del pane» или «portate vino» [1]— поймет, и побежит, и точно принесет.Иван Павлович. А любопытная, однако ж, как я вижу, должна быть земля эта Сицилия. Вот вы сказали — мужик: что мужик, как он? так ли совершенно, как я русский мужик, широк в плечах и землю пашет, или нет?Жевакин. Не могу вам сказать: не заметил, пашут или нет, а вот насчет нюханья табаку, так я вам доложу, что все не только нюхают, а даже за губу-с кладут. Перевозка тоже очень дешева; там все почти вода и везде гондолы… Натурально, сидит эдакая италианочка, такой розанчик, одета: манишечка, платочек… С нами были и аглицкие офицеры; ну, народ, так же как и наши, — моряки; и сначала, точно, было очень странно: не понимаешь друг друга, но потом, как хорошо обознакомились, начали свободно понимать: покажешь, бывало, эдак на бутылку или стакан — ну, тотчас и знает, что это значит выпить; приставишь эдак кулак ко рту и скажешь только губами: паф-паф — знает: трубку выкурить. Вообще, я вам доложу, язык довольно легкий, наши матросы в три дни каких-нибудь стали совершенно понимать друг друга.Иван Павлович. А преинтересная, как вижу, жизнь в чужих краях. Мне очень приятно сойтись с человеком бывалым. Позвольте узнать: с кем имею честь говорить?Жевакин. Жевакин-с, лейтенант в отставке. Позвольте с своей стороны тоже спросить: с кем-с имею счастье изъясняться?Иван Павлович. В должности экзекутора, Иван Павлович Яичница.Жевакин (недослышав). Да, я тоже перекусил. Дороги-то, знаю, впереди будет довольно, а время холодновато: селедочку съел с хлебцем.Иван Павлович. Нет, кажется, вы не так поняли: это фамилия моя —Яичница.Жевакин (кланяясь). Ах, извините! я немножко туговат на ухо. Я, право, думал, что вы изволили сказать, что покушали яичницу.Иван Павлович. Да что делать? я хотел было уже просить генерала, чтобы позволил называться мне Яичницын, да свои отговорили: говорят, будет похоже на «собачий сын».Жевакин. А это, однако ж, бывает. У нас вся третья эскадра, все офицеры и матросы, — все были с престранными фамилиями: Помойкин, Ярыжкин, Перепреев, лейтенант. А один мичман, и даже хороший мичман, был по фамилии просто Дырка. И капитан, бывало: «Эй ты, Дырка, поди сюда!» И, бывало, над ним всегда пошутишь. «Эх ты, дырка эдакой!» — говоришь, бывало, ему.Слышен в сенях звонок. Фекла бежит через комнату отворять. Яичница. А, здравствуй, матушка!Жевакин. Здравствуй; как живешь, душа моя?Анучкин. Здравствуйте, матушка Фекла Ивановна.Фекла (бежит впопыхах). Спасибо, отцы мои! Здорова, здорова. (Отворяет дверь.)В сенях раздаются голоса: «Дома?» — «Дома». Потом несколько почти неслышных слов, на которые Фекла отвечает с досадою: «Смотри ты какой!»
