– А сколько там следует? – спросил Обломов.
– Да вот я принесу расчет.
Он принес контракт и счеты.
– Вот-с, за квартиру восемьсот рублей ассигнациями, сто рублей получено задатку, осталось семьсот рублей, – сказал он.
– Да неужели вы с меня за целый год хотите взять, когда я у вас и двух недель не прожил? – перебил его Обломов.
– Как же-с? – кротко и совестливо возразил Иван Матвеевич. – Сестра убыток понесет несправедливо. Она бедная вдова, живет только тем, что с дома получит; да разве на цыплятах и яйцах выручит кое-что на одежонку ребятишкам.
– Помилуйте, я не могу, – заговорил Обломов, – посудите, я не прожил двух недель. Что же это, за что?
– Вот-с, в контракте сказано, – говорил Иван Матвеевич, показывая средним пальцем две строки и спрятав палец в рукав, – извольте прочесть: «Буде же я, Обломов, пожелаю прежде времени съехать с квартиры, то обязан передать ее другому лицу на тех же условиях или, в противном случае, удовлетворить ее, Пшеницыну, сполна платою за весь год, по первое июня будущего года», прочитал Обломов.
– Как же это? – говорил он. – Это несправедливо.
– По закону так-с, – заметил Иван Матвеевич. – Сами изволили подписать: вот подпись-с!
Опять появился палец под подписью и опять спрятался.
– Сколько же? – спросил Обломов.
– Семьсот рублей, – начал щелкать тем же пальцем Иван Матвеевич, подгибая его всякий раз проворно в кулак, – да за конюшню и сарай сто пятьдесят рублей.
И он щелкнул еще.
– Помилуйте, у меня лошадей нет, я не держу: зачем мне конюшня и сарай? – с живостью возразил Обломов.
– В контракте есть-с, – заметил, показывая пальцем строку, Иван Матвеевич. – Михей Андреич сказывал, что у вас лошади будут.
– Врет Михей Андреич! – с досадой сказал Обломов. – Дайте мне контракт!
– Вот-с копию извольте получить, а контракт принадлежит сестре, – мягко отозвался Иван Матвеевич, взяв контракт в руку. – Сверх того за огород и продовольствие из оного капустой, репой и прочими овощами, считая на одно лицо, – читал Иван Матвеевич, – примерно двести пятьдесят рублей…
И он хотел щелкнуть на счетах.
– Какой огород? Какая капуста? Я и знать не знаю, что вы! – почти грозно возражал Обломов.
– Вот-с, в контракте: Михей Андреич сказали, что вы с тем нанимаете…
– Что же это такое, что вы без меня моим столом распоряжаетесь? Я не хочу ни капусты, ни репы… – говорил Обломов, вставая.
И Иван Матвеевич встал со стула.
– Помилуйте, как можно без вас: вот подпись есть! – возразил он.
И опять толстый палец трясся на подписи, и вся бумага тряслась в его руке.
– Сколько всего считаете вы? – нетерпеливо спросил Обломов.
– Еще за окраску потолка и дверей, за переделку окон в кухне, за новые пробои к дверям – сто пятьдесят четыре рубля двадцать восемь копеек ассигнациями.
– Как, и это на мой счет? – с изумлением спросил Обломов. – Это всегда на счет хозяина делается. Кто же переезжает в неотделанную квартиру?..
– Вот-с, в контракте сказано, что на ваш счет, – сказал Иван Матвеевич, издали показывая пальцем в бумаге, где это сказано. – Тысячу триста пятьдесят четыре рубля двадцать восемь копеек ассигнациями всего-с! – кротко заключил он, спрятав обе руки с контрактом назади.
– Да где я возьму? У меня нет денег! – возразил Обломов, ходя по комнате. – Нужно мне очень вашей репы да капусты!
– Как угодно-с! – тихо прибавил Иван Матвеевич. – Да не беспокойтесь: вам здесь будет удобно, – прибавил он. – А деньги… сестра подождет.
– Нельзя мне, нельзя по обстоятельствам! Слышите?
– Слушаю-с. Как угодно, – послушно отвечал Иван Матвеевич, отступив на шаг.
– Хорошо, я подумаю и постараюсь передать квартиру! – сказал Обломов, кивнув чиновнику головой.
– Трудно-с; а впрочем, как угодно! – заключил Иван Матвеевич и, троекратно поклонясь, вышел вон.
Обломов вынул бумажник и счел деньги; всего триста пять рублей. Он обомлел.
«Куда ж я дел деньги? – с изумлением, почти с ужасом спросил самого себя Обломов. – В начале лета из деревни прислали тысячу двести рублей, а теперь всего триста!»
Он начал считать, припоминать все траты и мог припомнить только двести пятьдесят рублей.
– Куда ж это вышли деньги? – говорил он. – Захар, Захар!
– Чего изволите?
– Куда это у нас все деньги вышли? Ведь денег-то нет у нас! – спросил он.
Захар начал шарить в карманах, вынул полтинник, гривенник и положил на стол.
– Вот, забыл отдать, от перевозки осталось, – сказал он.
– Что ты мне мелочь-то суешь? Ты скажи, куда восемьсот рублей делись?
– Почем я знаю? Разве я знаю, куда вы тратите? Что вы там извозчикам за коляски платите?
– Да, вот на экипаж много вышло, – вспомнил Обломов, глядя на Захара. – Ты не помнишь ли, сколько мы на даче отдали извозчику?
– Где помнить? – отозвался Захар. – Один раз вы велели мне тридцать рублей отдать, так я и помню.
– Что бы тебе записывать? – упрекнул его Обломов. – Худо быть безграмотным!
– Прожил век и без грамоты, слава Богу, не хуже других! – возразил Захар, глядя в сторону.
«Правду говорит Штольц, что надо завести школу в деревне!» – подумал Обломов.
– Вон у Ильинских был грамотный-то, сказывали люди, – продолжал Захар, – да серебро из буфета и стащил.
«Прошу покорнейше! – трусливо подумал Обломов. – В самом деле, эти грамотеи – всё такой безнравственный народ: по трактирам, с гармоникой, да чаи… Нет, рано школы заводить!..»
– Ну, куда еще вышли деньги? – спросил он.
– Почем я знаю? Вон, Михею Андреичу дали на даче…
– В самом деле, – обрадовался Обломов, вспомнив про эти деньги. – Так вот, извозчику тридцать да, кажется, двадцать пять рублей Тарантьеву… Еще куда?
Он задумчиво и вопросительно глядел на Захара. Захар угрюмо, стороной, смотрел на него.
– Не помнит ли Анисья? – спросил Обломов.
– Где дуре помнить? Что баба знает? – с презрением сказал Захар.
– Не припомню! – с тоской заключил Обломов, – уж не воры ли были?
– Кабы воры, так все бы взяли, – сказал Захар, уходя.
Обломов сел в кресло и задумался. «Где же я возьму денег? – до холодного пота думал он. – Когда пришлют из деревни и сколько?»
Он взглянул на часы: два часа, пора ехать к Ольге. Сегодня положенный день обедать. Он мало-помалу развеселился, велел привести извозчика и поехал в Морскую.
