— А я первая увидела, ага! — сказала Мотя.
Петя слез с дерева, делая вид, что ре слышит.
Мальчик и девочка стояли рядом, глядя вн на шаланду, подымавшую парус.
Они видели, как маленькая фигурка матроса прыгнула в лодку. Парус надулся. Его стало относить от берега, как лепесток. Теперь на опустевших мостках стояли только Терентий и Гаврик. Через минуту Терентий исчез.
Остался один Гаврик. Он махнул Пете и Моте рукой и стал не торопясь подниматься по обрыву.
Шаланда, подпрыгивая и разбивая волну, быстро уходила в открытое море, ярко синевшее крепкой зыбью.
— Поехал один, — сказал Петя.
— Ничего. Мы ему хлеба положили. Целую буханку. И восемь таранек.
Скоро к Пете и Моте присоединился и Гаврик.
— Слава богу, отправили, — сказал он, перекрестившись. — А то прямо наказание.
— А как же шаланда? — спросил Петя. — Так теперь и пропала?
— Шаланда пропала, — сумрачно сказал Гаврик, почесав макушку.
— Как же вы будете без шаланды?
— Не дрейфь. Не пропадем как-нибудь.
Торопиться было некуда. Дети перелезли через забор и тихонько остановились за спиной художника. Теперь почти уже весь пейзаж был готов. Затаив дыхание они засмотрелись, очарованные чудесным возникновением на маленьком холсте целого мира, совсем другого, чем на самом деле, и вместе с тем как две капли воды похожего на настоящий.
— Море есть, а шаланды нету, — шепнула Мотя, как бы нечаянно положив руку на Петино плечо, и тихонько хихикнула.
Но вот художник набрал тонкой кистью каплю белил и в самой середине картины на лаковой синеве только что написанного моря поставил маленькую выпуклую запятую.
— Парус! — восхищенно вздохнула Мотя.
Теперь нарисованное море невозможно было отличить от настоящего. Все — как там. Даже парус.
И дети, тихонько толкая друг друга локтями, долго смотрели то на картину, то на настоящее, очень широко открытое море, в туманной голубне которого таял маленький парус дедушкиной шаланды, легкий и воздушный, как чайка.
… Под ним струя светлей лазури,
Над ним луч солнца золотой.
А он, мятежный, просит бури,
Как будто в бурях есть покой!
