– Конечно, видней! – горячо ответил предприниматель и хитро улыбнулся, – Считаешь, что грешен я? А я вот свободные денежки отцу Алексею на постройку церквушки отвалю, и всё, безгрешен, простит мне священник все грехи мои!
– А я думал, грехи Бог прощает, – усомнился Лозовой.
– Что ты знаешь о Боге! – пренебрежительно махнул рукой Кузьменко, – Говорю тебе, заплачу денежки и безгрешным буду! Что ты знаешь о жизни?! Смотри, куда ни плюнь, везде наши – от нефти, газа, леса, заводов – кто денежки гребёт? Наш брат, предприниматель, даже президент, и тот наш, похож на нас, как две капли воды!
– Ой, ли? – не выдержав, засомневался отставник, – А я думал, что он гарант Конституции и прав всего народа!
– Ты что, – посмотрел на него Африканыч, как на пришельца с далёких звёзд, – думаешь, про кого он говорил, что своих в беде не бросит, про нас, про предпринимателей! Даже «братва» в предпринимателях ходит и вами, отставными ментами командует, забавно, да? А самим‑то вам, волкодавам отечества, не противно волкам служить?!
– Но в любой момент президент может прекратить в стране бардак, – не сдавался патриотически настроенный Лозовой, – я в это верю!
– В это ты веришь, – с явным презрением посмотрел на него Кузьменко, – захотел бы, давно прикрыл бы нашу лавочку, а так все в деле и у дела! Каждый зарабатывает на ближнем своём, как может и умеет, что ты хотел, это рынок! Всё продаётся и всё покупается, даже совесть, и твой, как там его, долг! Так‑то вот, братец!
– Но что можно построить на разграблении духа, чести нации и отечества?! – голос отставного прапорщика звенел как струна, грозящая вот‑вот лопнуть, – Ничего!
Но ничего ему не ответил предприниматель, и в машине наступила холодная тишина.
Тем временем, «Майбах» подъехал к магазину «Бакалея».
Неспешно выходя из машины, Кузьменко с неизменно полной сумкой денег в руках, и Лозовой, сопровождавший его, пошли по дороге, направляясь к магазину.
Вдруг из‑за поворота вылетели красные «Жигули», было видно, что водила, безуспешно пытался справиться с машиной, у которой явно отказали тормоза.
Опешивший предприниматель тупо смотрел, как кролик на удава, на летящую прямо на него машину.
Как вдруг, резко прыгнувший отставной прапорщик, коротким, но сильным толчком, буквально вытолкнул из‑под колёс «Жигулей», растерявшегося Кузьменко, а вот сам не поуберёгся: правым крылом автомобиля его ударило по ногам и отбросило далеко на асфальт.
Быстро вставая, целый и невредимый, Кузьменко, схватил с асфальта то, чем дорожил больше всего – сумку с деньгами, и запрыгнув в автомобиль, приказал водителю дать по газам и ехать побыстрей домой.
– А как же Лозовой? – недоумевал водитель, – Давайте ему хоть «Скорую» вызовем, вон бедолага лежит, не встаёт.
– У тебя есть мобила, звони, – сказал, как отрезал, предприниматель, – я за свой счёт звонить не буду никогда!
Одновременно управляя машиной, водитель по своему мобильному телефону вызвал «Скорую помощь» и милицию к месту происшествия.
В больнице, где Лозовой лежал с переломами обеих ног, его навестил только водитель шефа.
– Молодец, Юрий, лихо ты прыгнул, – улыбался водила, – я бы так не смог.
– А шеф, где он, придёт? – нетерпеливо спрашивал Лозовой, – Передавай привет ему от меня!
– Вот что, Юра, – помрачнел водитель, – свой привет лучше оставь при себе, шеф не придёт, в Англию к детям он уехал. Даже ни копейки на твоё лечение не дал, говорил, что ты и обязан так поступить, это долг твой! Ещё велел передать, как узнал, что у тебя ноги сломаны, в общем, уволен ты, Юра, больше не возьмёт он тебя, даже когда поправишься… А ты поправляйся, я вот тебе апельсинчиков от себя принёс.
Положив полиэтиленовый пакет с апельсинами, с оттопырившейся там бутылкой марочного коньяка, водитель поспешно ушёл, потому что ему было невыносимо больно смотреть на брошенного всеми и забытого, плачущего Человека.
Малолетки
Рассказ
Моему брату,
майору Мельничуку Николаю Николаевичу,
ПОСВЯЩАЕТСЯ
На небе, словно бы щёлкнув невидимым рубильником, включилось северное сияние. Было бы понятно, если бы в это хмурое февральское утро небо озарялось бы игрой и причудливо бегающими всплохами где‑нибудь на Севере или в Мурманске, но небо сияло и переливалось северной радугой над детской воспитательной колонией «Бобрики», что на севере Вологодской области.
– Ну и чудеса, – притоптывая ногами подмёрзший утренний снег у входа в КПП колонии подивился старший прапорщик юстиции Юденков, – смотри, Василий, как небосклон полыхает, как на настоящем севере!
Стоявший рядом с ним Василий Петров, начальник отряда данной колонии, он же по совместительству воспитатель‑психолог, зябко поёжился: – Так у нас и есть север, Гриша, самый настоящий русский север! А то что чудо, да, согласен, северное сияние, да такое мощное, я вижу впервые!
– Смотри, смотри, как играет, – не переставая восхищался прапорщик, – красотень сумасшедшая!
– Всю жизнь на такое смотрел бы, – с сожалением посмотрел на небо капитан Петров, – но дела не ждут, пошёл к своим деткам‑малолеткам, как они там…
– Деткам, – с укоризной глянул на капитана прапорщик Юденков, – и что тебе не спится в это воскресное утро, Василий Николаевич?! Своих детей по утрянке бросил, а наших зверёнышей проведывать пришёл, выходной же, спал бы дома!
– Эх, прапорщик, – неодобрительно посмотрел на него Петров, – , для тебя может они и зверёныши, а для меня так дети малые.
– Дети?! Малолетки‑то эти?! – не согласился с ним Юденков, – Да на них на многих клеймо некуда ставить, и убийцы, и насильники, и грабители! Бездушные твари, дай им волю, нас бы всех поубивали! Ты Фрозенкова помнишь, который отца родного укокошил? И таких жалеть?!!
– Не отца, а отчима, – не согласился с прапорщиком начальник отряда, – ты бы знал какой зверь был тот отчим! Я, конечно, Юрку Фрозенкова не оправдываю, но посуди сам, как измывался и издевался над ним и его матерью пьяный садюга‑отчим: бил, выгонял из дома, и когда при Юре отчим стал душить и убивать его мать, Фрозенков и взялся за нож, защищая мать, а годков‑то ему было всего четырнадцать! Силёнок не хватило, чтобы со здоровущим пьяным бугаём справиться, вот за нож и схватился!
