Подхалюзин. Что нам делается‑с. (Садится.)
Устинья Наумовна. Мамзельку, коли хочешь, высватаю!
Подхалюзин. Покорно благодарствуйте, – нам пока не требуется.
Устинья Наумовна. Сам, серебряный, не хочешь, приятелю удружу. У тебя ведь, чай, знакомых‑то по городу, что собак.
Подхалюзин. Да, есть‑таки около того‑с.
Устинья Наумовна. Ну а коли есть, так и слава тебе Господи! Чуть мало‑мальски жених, холостой ли он, неженатый ли, вдовец ли какой – прямо и тащи ко мне.
Подхалюзин. Так вы его и жените?
Устинья Наумовна. Так и женю. Отчего ж не женить? И не увидишь, как женю.
Подхалюзин. Это дело хорошее‑с. А вот теперича я у вас спрошу, Устинья Наумовна, зачем это вы к нам больно часто повадились?
Устинья Наумовна. А тебе что за печаль! Зачем бы я ни ходила! Я ведь не краденая какая, не овца без имени. Ты что за спрос?
Подхалюзин. Да так‑с, не напрасно ли ходите‑то?
Устинья Наумовна. Как напрасно? С чего это ты, серебряный, выдумал! Посмотри‑ка, какого жениха нашла! Благородный, крестьяне есть, и из себя молодец.
Подхалюзин. Да за чем же дело стало‑с?
Устинья Наумовна. Ни за чем не стало! Хотел завтра приехать да обзнакомиться. А там, обвертим, да и вся недолга.
Подхалюзин. Обвертите, попробуйте, – задаст oн вам копоти.
Устинья Наумовна. Что ты, здоров ли, яхонтовый?
Подхалюзин. Вот вы увидите!
Устинья Наумовна. До вечера не дожить! Ты, алмазный, либо пьян, либо вовсе с ума свихнул.
Подхалюзин. Уж об этом‑то вы не извольте беспокоиться, вы об себе‑то подумайте, а мы знаем, что знаем.
Устинья Наумовна. Да что ты знаешь‑то?
Подхалюзин. Мало ли что знаем‑с.
Устинья Наумовна. А коли что знаешь, так и нам скажи; авось язык‑то не отвалится.
Подхалюзин. В том‑то и сила, что сказать‑то нельзя.
Устинья Наумовна. Отчего ж нельзя, меня, что ль, совестишься, бралиянтовый? Ничего – говори, нужды нет.
Подхалюзин. Тут не об совести дело. А вам скажи, вы, пожалуй, и разболтаете.
Устинья Наумовна. Анафема хочу быть, коли скажу – руку даю на отсечение.
Подхалюзин. То‑то же‑с. Уговор лучше денег‑с.
Устинья Наумовна. Известное дело. Ну, что же ты знаешь‑то?
Подхалюзин. А вот что‑с, Устинья Наумовна: нельзя ли как этому вашему жениху отказать‑с?
Устинья Наумовна. Да что ты белены что ль объелся?
Подхалюзин. Ничего не объелся‑с! А если вам угодно говорить по душе, по совести‑с, так это вот какого рода дело‑с: у меня есть один знакомый купец из русских, и они оченно влюблены в Алимпияду Самсоновну‑с. Что, говорит, ни дать, только бы жениться; ничего, говорит, не пожалею.
Устинья Наумовна. Что ж ты мне прежде‑то, алмазный, не сказал?
Подхалюзин. Сказать‑то было нечего, по тому самому, что и я‑то недавно узнал‑с.
Устинья Наумовна. Уж теперь поздно, бралиянтовый!
Подхалюзин. Уж какой жених‑то, Устинья Наумовна! Да он вас с ног до головы золотом осыплет‑с, из живых соболей шубу сошьет.
Устинья Наумовна. Да, голубчик, нельзя! Рада бы я радостью, да уж я слово дала.
Подхалюзин. Ну, как угодно‑с! А за этого высватаете, так беды наживете, что после и не расхлебаете.
Устинья Наумовна. Ну, ты сам рассуди, с каким я рылом покажусь к Самсону‑то Силычу? Наговорила им с три короба, что и богат‑то, и красавец‑то, и влюблен‑то так, что и жить не может: а теперь что скажу? Ведь ты сам знаешь, каково у вас чадочко Самсон‑то Силыч; ведь он, не ровён час, и чепчик помнет.
Подхалюзин. Ничего не помнет‑с.
Устинья Наумовна. Да и девку‑то раздразнила; на дню два раза присылает: что жених да как жених?
Подхалюзин. А вы, Устинья Наумовна, не бегайте от своего счастия‑с. Хотите две тысячи рублей и шубу соболью, чтобы только свадьбу эту расстроить‑с? А за сватовство у нас особый уговор будет‑с. Я вам говорю‑с, что жених такой, что вы сроду и не видывали; только вот одно‑с: происхождения не благородного.
Устинья Наумовна. А они‑то разве благородные? То‑то и беда, яхонтовый! Нынче заведение такое пошло, что всякая тебе лапотница в дворянство норовит. Boт хоть бы и Алимпияда‑то Самсоновна, конечно, дай ей Бог доброго здоровья, жалует по‑княжески, а происхождения‑то небось хуже нашего. Отец‑то, Самсон Силыч, голицами торговал на Балчуге; добрые люди Самсошкою звали, подзатыльниками кормили. Да и матушка‑то Аграфена Кондратьевна чуть‑чуть не панёвница – из Преображенского взята. А нажили капитал да в купцы вылезли, так и дочка в прынцесы норовит. А все это денежки. Вот я, чем хуже ее, а за ее же хвостом наблюдай. Воспитанья‑то тоже не Бог знает какого: пишет‑то, как слон брюхом ползает, по‑французскому али на фортопьянах тоже сям, тям, да и нет ничего; ну а танец‑то отколоть – я и сама пыли в нос пущу.
Подхалюзин. Ну вот видите ли, за купцом‑то быть ей гораздо пристойнее.
Устинья Наумовна. Да как же мне с женихом‑то быть, серебряный? Я его‑то уж больно уверила, что такая Алимпияда Самсоновна красавица, что настоящий тебе патрет; и образованная, говорю, и по‑французскому, и на разные манеры знает. Что ж я ему теперь‑то скажу?
Подхалюзин. Да вы и теперь то же ему скажите, что, мол, и красавица, и образованная, и на всякие манеры, только, мол, они деньгами порасстроились, так он сам откажется!
Устинья Наумовна. А что, ведь, и правда, бралиянтовый! Да нет, постой! Как же! Ведь я ему сказала, что у Самсона Силыча денег куры не клюют.
Подхалюзин. То‑то вот, прытки вы очень рассказывать‑то! А почем вы знаете, сколько у Самсона Силыча денег‑то, нешто вы считали?
Устинья Наумовна. Да уж это, кого ни спроси, всякий знает, что Самсон Силыч купец богатейший.
Подхалюзин. Да! Много вы знаете! А что после того будет, как высватаете значительного человека, а Самсон Силыч денег‑то не даст? А он после всего этого вступится да скажет: я, дескать, не купец, что меня можно приданым обманывать! Да еще, как значительный‑то человек, подаст жалобу в суд, потому что значительному человеку везде ход есть‑с: мы‑то с Самсоном Силычем попались, да и вам‑то не уйти. Ведь вы сами знаете: можно обмануть приданым нашего брата – с рук сойдет, а значительного человека обмани‑ко поди, так после и не уйдешь.
Устинья Наумовна. Уж полно тебе пугать‑то меня! Сбил с толку совсем.
Подхалюзин. А вы вот возьмите задаточку сто серебра, да и по рукам‑с.
