Митя. Может быть, Гордей Карпыч хотят в Москве выдать Любовь Гордеевну.
Пелагея Егоровна. Кто его знает, что у него на уме. Смотрит зверем, ни словечка не скажет, точно я и не мать… да, право… ничего я ему сказать не смею; разве с кем поговоришь с посторонним про свое горе, поплачешь, душу отведешь, только и всего. (Встает.) Заходи, Митенька.
Митя. Приду‑с.
Гуслин входит.
Явление четвертое
Те же и Гуслин.
Пелагея Егоровна. Вот и еще молодец! Приходи, Яшенька, ужо к нам наверх с девушками песни попеть, ты ведь мастер, да гитару захвати.
Гуслин. Хорошо‑с, это нам не в труд, а еще, можно сказать, в удовольствие‑с.
Пелагея Егоровна. Ну, прощайте. Пойти соснуть полчасика.
Гуслин и Митя. Прощайте‑с.
Пелагея Егоровна уходит; Митя садится к столу пригорюнившись; Гуслин садится на кровать и берет гитару.
Явление пятое
Митя и Яша Гуслин.
Гуслин. Что народу было на катанье!.. И ваши были. Что ж ты не был?
Митя. Да что, Яша, обуяла меня тоска‑кручина.
Гуслин. Что за тоска? Об чем тебе тужить‑то?
Митя. Как же не тужить‑то? Вдруг в голову взойдут такие мысли: что я такое за человек на свете есть? Теперь родительница у меня в старости и бедности находится, ее должен содержать, а чем? Жалованье маленькое, от Гордея Карпыча все обида да брань, да все бедностью попрекает, точно я виноват… а жалованья не прибавляет. Поискал бы другого места, да где его найдешь без знакомства‑то. Да, признаться сказать, я к другому‑то месту и не пойду.
Гуслин. Отчего же не пойдешь? Вот у Разлюляевых жить хорошо – люди богатые и добрые.
Митя. Нет, Яша, не рука! Уж буду все терпеть от Гордея Карпыча, бедствовать буду, а не пойду. Такая моя планида!
Гуслин. Отчего же так?
Митя (встает). Так, уж есть тому делу причина. Есть, Яша, у меня еще горе, да никто того горя не знает. Никому я про свое горе не сказывал.
Гуслин. Скажи мне.
Митя (махнув рукой). Зачем!
Гуслин. Да скажи, что за важность!
Митя. Говори не говори, ведь не поможешь!
Гуслин. А почем знать?
Митя (подходит к Гуслину). Никто мне не поможет. Пропала моя голова! Полюбилась мне больно Любовь Гордеевна.
Гуслин. Что ты, Митя?! Да как же это?
Митя. Да вот как‑никак, а уж сделалось.
Гуслин. Лучше, Митя, из головы выкинь. Этому делу никогда не бывать, да и не ра́́живаться.
Митя. Знамши я все это, не могу своего сердца сообразить. «Любить друга можно, нельзя позабыть!..» (Говорит с сильными жестами.) «Полюбил я красну девицу, пуще роду, пуще племени!.. Злые люди не велят, велят бросить, перестать!»
Гуслин. Да и то надоть бросить. Вот Анна Ивановна мне и ровня: у ней пусто, у меня ничего, – да и то дяденька не велит жениться. А тебе и думать нечего. А то заберешь в голову, потом еще тяжельше будет.
Митя (декламирует).
Что на свете прежестоко? –
Прежестока есть любовь!
(Ходит по комнате.) Яша, читал ты Кольцова? (Останавливается.)
Гуслин. Читал, а что?
Митя. Как он описывал все эти чувства!
Гуслин. В точности описывал.
Митя. Уж именно что в точности. (Ходит по комнате.) Яша!
Гуслин. Что?
Митя. Я сам песню сочинил.
Гуслин. Ты?
Митя. Да.
Гуслин. Давай голос подберем, да и будем петь.
Митя. Хорошо. На, вот. (Отдает ему бумагу.) А я попишу немного – дело есть: неравно Гордей Карпыч спросит. (Садится и пишет.)
Гуслин берет гитару и начинает подбирать голос; Разлюляев входит с гармонией.
Явление шестое
Те же и Разлюляев.
Разлюляев. Здравствуйте, братцы! (Наигрывает на гармонии и приплясывает.)
Гуслин. Эко дурак! На что это ты гармонию‑то купил?
Разлюляев. Известно на что – играть. Вот так… (Играет.)
Гуслин. Ну уж, важная музыка… нечего сказать! Брось, говорят тебе.
Разлюляев. Что ж, не брошу разве!.. Коли захочу, так и брошу… Вот важность! Денег что ли у нас нет? (Бьет себя по карману.) Звенят. У нас гулять – так гулять! (Бросает гармонию.)
Одна гора высока,
А другая низка;
Одна мила далека,
А другая близко.
Митя (ударяет Митю по плечу), а Митя! Что ты сидишь?
Митя. Дело есть. (Продолжает заниматься.)
Разлюляев. Митя, а Митя, а я гуляю, брат… право слово, гуляю. Ух, ходи!.. (Поет: «Одна гора высока» и проч.) Митя, а Митя! весь праздник буду гулять, а там за дело… Право слово! Что ж, у нас денег что ли нет? Вот они!.. А я не пьян… Нет, так гуляю… весело…
Митя. Ну гуляй на здоровье.
Разлюляев. А после праздника женюсь!.. Право слово, женюсь! Возьму богатую.
Гуслин (Мите). Ну, вот слушай‑ка, так‑то ладно ль будет?
Разлюляев. Спой‑ка, спой, я послушаю.
Гуслин (поет).
Нет‑то злей, постылее
Злой сиротской доли,
Злее горя лютого,
Тяжелей неволи.
Всем на свете праздничек,
Тебе не веселье!..
Буйной ли головушке
Без вина похмелье!
Молодость не радует,
Красота не тешит;
Не зазноба‑девушка –
Горе кудри чешет.
Во все это время Разлюляев стоит как вкопанный и слушает с чувством; по окончании пения все молчат.
Разлюляев. Хорошо, больно хорошо! Жалко таково… Так за сердце и хватает. (Вздыхает.) Эх, Яша! сыграй веселую, полно канитель‑то эту тянуть – нынче праздник. (Поет.)
Ух! Как гусара не любить!
Это не годится!
Подыгрывай, Яша.
Гуслин подыгрывает.
Митя. Полно вам дурачиться‑то. Давайте‑ка лучше сядемте в кучку да полегоньку песенку споем.
Разлюляев. Ладно! (Садятся.)
Гуслин (запевает; Митя и Разлюляев подтягивают).
Размолодчики вы молоденькие,
Вы дружки мои…
Входит Гордей Карпыч; все встают и перестают петь.
Явление седьмое
Те же и Гордей Карпыч.
Гордей Карпыч. Что распелись! Горланят, точно мужичье! (Мите.) И ты туда ж! Кажется, не в таком доме живешь, не у мужиков. Что за полпивная! Чтоб у меня этого не было вперед! (Подходит к столу и рассматривает бумаги.) Что бумаги‑то разбросал!..
Митя. Это я счета проверял‑с.
Гордей Карпыч (берет книгу Кольцова и тетрадь со стихами). А это еще что за глупости?
Митя. Это я от скуки, по праздникам‑с, стихотворения господина Кольцова переписываю.
Гордей Карпыч. Какие нежности при нашей бедности!
Митя. Собственно, для образования своего занимаюсь, чтоб иметь понятие.
Гордей Карпыч. Образование! Знаешь ли ты, что такое образование?.. А еще туда же разговаривает! Ты бы вот сертучишко новенький сшил! Ведь к нам наверх ходишь, гости бывают… срам! Куда деньги‑то деваешь?
