Хаджи‑Мурат взглянул на Марью Дмитриевну и одобрительно кивнул головой. Потом он взял из рук Элдара шашку и подал Ивану Матвеевичу. Иван Матвеевич взял шашку и сказал переводчику:
– Скажи ему, чтобы мерина моего бурого взял, больше нечем отдарить.
Хаджи‑Мурат помахал рукой перед лицом, показывая этим, что ему ничего не нужно и что он не возьмет, а потом, показав на горы и на свое сердце, пошел к выходу. Все пошли за ним. Офицеры, оставшиеся в комнатах, вынув шашку, разглядывали клинок на ней и решили, что эта была настоящая гурда.
Бутлер вышел вместе с Хаджи‑Муратом на крыльцо. Но тут случилось то, чего никто не ожидал и что могло кончиться смертью Хаджи‑Мурата, если бы не его сметливость, решительность и ловкость.
Жители кумыцкого аула Таш‑Кичу, питавшие большое уважение к Хаджи‑Мурату и много раз приезжавшие в укрепление, чтобы только взглянуть на знаменитого наиба, за три дня до отъезда Хаджи‑Мурата послали к нему послов просить его в пятницу в их мечеть. Кумыцкие же князья, жившие в Таш‑Кичу и ненавидевшие Хаджи‑Мурата и имевшие с ним кровомщение, узнав об этом, объявили народу, что они не пустят Хаджи‑Мурата в мечеть. Народ взволновался, и произошла драка народа с княжескими сторонниками. Русское начальство усмирило горцев и послало Хаджи‑Мурату сказать, чтобы он не приезжал в мечеть. Хаджи‑Мурат не поехал, и все думали, что дело тем и кончилось.
Но в самую минуту отъезда Хаджи‑Мурата, когда он вышел на крыльцо и лошади стояли у подъезда, к дому Ивана Матвеевича подъехал знакомый Бутлеру и Ивану Матвеевичу кумыцкий князь Арслан‑Хан.
Увидав Хаджи‑Мурата и выхватив из‑за пояса пистолет, он направил его на Хаджи‑Мурата. Но не успел Арслан‑Хан выстрелить, как Хаджи‑Мурат, несмотря на свою хромоту, как кошка, быстро бросился с крыльца к Арслан‑Хану. Арслан‑Хан выстрелил и не попал. Хаджи‑Мурат же, подбежав к нему, одной рукой схватил его лошадь за повод, другой выхватил кинжал и что‑то по‑татарски крикнул.
Бутлер и Элдар в одно и то же время подбежали к врагам и схватили их за руки. На выстрел вышел и Иван Матвеевич.
– Что же это ты, Арслан, у меня в доме затеял такую гадость! – сказал он, узнав, в чем дело. – Нехорошо это, брат. В поле две воли, а что же у меня резню такую затевать.
Арслан‑Хан, маленький человечек с черными усами, весь бледный и дрожащий, сошел с лошади, злобно поглядел на Хаджи‑Мурата и ушел с Иваном Матвеевичем в горницу. Хаджи‑Мурат же вернулся к лошадям, тяжело дыша и улыбаясь.
– За что он его убить хотел? – спросил Бутлер через переводчика.
– Он говорит, что такой у нас закон, – передал переводчик слова Хаджи‑Мурата. – Арслан должен отомстить ему за кровь. Вот он и хотел убить.
– Ну, а если он догонит его дорогой? – спросил Бутлер.
Хаджи‑Мурат улыбнулся.
– Что ж, – убьет, значит, так алла хочет. Ну, прощай, – сказал он опять по‑русски и, взявшись за холку лошади, обвел глазами всех провожавших его и ласково встретился взглядом с Марьей Дмитриевной.
– Прощай, матушка, – сказал он, обращаясь к ней, – спасиб.
– Дай бог, дай бог семью выручить, – повторила Марья Дмитриевна.
Он не понял слов, но понял ее участие к нему и кивнул ей головой.
– Смотри, не забудь кунака, – сказал Бутлер.
– Скажи, что я верный друг ему, никогда не забуду, – ответил он через переводчика и, несмотря на свою кривую ногу, только что дотронулся до стремени, как быстро и легко перенес свое тело на высокое седло и, оправив шашку, ощупав привычным движением пистолет, с тем особенным гордым, воинственным видом, с которым сидит горец на лошади, поехал прочь от дома Ивана Матвеевича. Ханефи и Элдар также сели на лошадей и, дружелюбно простившись с хозяевами и офицерами, поехали рысью за своим мюршидом.
Как всегда, начались толки об уехавшем.
– Молодчина!
– Ведь как волк бросился на Арслан‑Хана, совсем лицо другое стало.
– А надует он. Плут большой должен быть, – сказал Петроковский.
– Дай бог, чтобы побольше русских таких плутов было, – вдруг с досадой вмешалась Марья Дмитриевна. – Неделю у нас прожил; кроме хорошего, ничего от него не видали, – сказала она. – Обходительный, умный, справедливый.
– Почем вы это всё узнали?
– Стало быть, узнала.
– Втюрилась, а? – сказал вошедший Иван Матвеевич. – Уж это как есть.
– Ну и втюрилась. А вам что? Только зачем осуждать, когда человек хороший. Он татарин, а хороший.
– Правда, Марья Дмитриевна, – сказал Бутлер. – Молодец, что заступились.
XXI
Жизнь обитателей передовых крепостей на чеченской линии шла по‑старому. Были с тех пор две тревоги, на которые выбегали роты и скакали казаки и милиционеры, но оба раза горцев не могли остановить. Они уходили и один раз в Воздвиженской угнали восемь лошадей казачьих с водопоя и убили казака. Набегов со времени последнего, когда был разорен аул, не было. Только ожидалась большая экспедиция в Большую Чечню вследствие назначения нового начальника левого фланга, князя Барятинского.
Князь Барятинский, друг наследника, бывший командир Кабардинского полка, теперь, как начальник всего левого фланга, тотчас по приезде своем в Грозную собрал отряд, с тем чтобы продолжать исполнять те предначертания государя, о которых Чернышев писал Воронцову. Собранный в Воздвиженской отряд вышел из нее на позицию по направлению к Куринскому. Войска стояли там и рубили лес.
Молодой Воронцов жил в великолепной суконной палатке, и жена его, Марья Васильевна, приезжала в лагерь и часто оставалась ночевать. Ни от кого не были секретом отношения Барятинского с Марьей Васильевной, и потому непридворные офицеры и солдаты грубо ругали ее за то, что благодаря ее присутствию в лагере их рассылали в ночные секреты. Обыкновенно горцы подвозили орудия и пускали ядра в лагерь. Ядра эти большею частью не попадали, и потому в обыкновенное время против этих выстрелов не принималось никаких мер; но для того чтобы горцы не могли выдвигать орудия и пугать Марью Васильевну, высылались секреты. Ходить же каждую ночь в секреты для того, чтобы не напугать барыню, было оскорбительно и противно, и Марью Васильевну нехорошими словами честили солдаты и не принятые в высшее общество офицеры.
В этот отряд, чтобы повидать там собравшихся своих однокашников по Пажескому корпусу и однополчан, служивших в Куринском полку и адъютантами и ординарцами при начальстве, приехал в отпуск и Бутлер из своего укрепления. С начала его приезда ему было очень весело. Он остановился в палатке Полторацкого и нашел тут много радостно встретивших его знакомых. Он пошел и к Воронцову, которого он знал немного, потому что служил одно время в одном с ним полку. Воронцов принял его очень ласково и представил князю Барятинскому и пригласил его на прощальный обед, который он давал бывшему до Барятинского начальнику левого фланга, генералу Козловскому.
