ХОРОШИХ (негромко, примирительно, с горечью). Что мне с Павлом делать? Как быть?.. Упрямый он. И дурной сделался… Упрямый он всегда был. Я мать ему, но выходка у него не моя… Бывало, че увидит, ну пропало. Вынь да положь. Лет до десяти, пока я одна была, баловала я его. (Вздохнула.) Потом отошла ему лафа. (Не сразу.) Не даст он нам покою… Слышишь, Валентина. Не отстанет он от тебя.
Небольшая пауза. Мечеткин появляется с левой стороны, минуя палисадник, подходит к буфету.
Что делать – не знаю. Кажется, сама бы сейчас взяла и сбежала куда глаза глядят.
МЕЧЕТКИН. Почему, Анна Васильевна? Я извиняюсь, что вмешиваюсь, но разве плохо вам здесь живется?
ХОРОШИХ. А что хорошего-то? Какое здесь житье?.. Ну нам еще, старикам, ну ладно, а для молодежи? Добра-то в нашем Чулимске. Одно комарье. Куда ни повернись – тайга в любую сторону на сотни верст. Другой раз как подумаешь – душно делается… Глядите, Илья на что уж таежный житель, и то не выдерживает…
МЕЧЕТКИН. Глупо вы, между прочим, рассуждаете… Две котлеты, две простокваши и чай… Глупо и в корне неверно. И все ваши несчастья, между прочим, заключаются в том, что вы не выписываете ни одной газеты.
ХОРОШИХ. Действительно.
МЕЧЕТКИН. А то бы вы знали, что через несколько лет через нас пройдет железная дорога.
ХОРОШИХ. Обслужи его, Валентина. (Громко.) Валентина!
Валентина оборачивается.
Очнулась? Дай ему котлеты. Валентина уходит в чайную. (Как бы про себя.) Как в воду опущенная.
МЕЧЕТКИН. А что с ней?
ХОРОШИХ. А я знаю? (Усмехнулась.) Тоже, поди, газеты не выписывает.
Из чайной выходят Дергачев и Еремеев. Дергачев несет стремянку. Еремеев несколько брусков. Все это они складывают на веранде в углу.
ДЕРГАЧЕВ. Отдохнем, Илья. (Садится на ступеньку крыльца.)
Еремеев усаживается рядом. Валентина появляется, подает Мечеткину котлеты. Тот принимается за еду. Валентина уходит в чайную. Кашкина вышла на балкончик и тут же исчезла.
МЕЧЕТКИН (жует, обращаясь к Еремееву). Слышал я, ты пенсию хлопочешь?
ЕРЕМЕЕВ (машет руками). Обратно ухожу, в тайгу ухожу.
МЕЧЕТКИН (обращаясь к остальным). Вот друг. За пенсией явился. Без документов.
ХОРОШИХ. Ну и что? Работал же человек. Если он не знал про бумаги эти, виноват он, что ли?
МЕЧЕТКИН. Кто же виноват? Жил, понимаете, беззаботно, как птичка божья, а?.. Ну вот, а теперь будь любезен, расплачивайся за собственное легкомыслие. (Жует.) У тебя дети есть?
ХОРОШИХ. Дочь у него. А что толку? Уехала – и с концом.
МЕЧЕТКИН. Совершеннолетняя?
ХОРОШИХ. Хватился. За сорок, поди, не меньше.
МЕЧЕТКИН. Вот народец. А раньше у них и того хуже было. Раньше они стариков вообще бросали. Сами, понимаете, на новое место, а стариков не берут. Продуктишек им оставят на день, на два, а сами ходу. (Еремееву.) Был такой обычай.
ХОРОШИХ. Ты обычаем ему не тычь, скажи лучше, что ему делать. (С насмешкой.) Ты у нас парень авторитетный, вес имеешь, законы знаешь – вот и давай.
МЕЧЕТКИН (не замечая насмешки, раздувается). Гм. Что ж… Могу дать ему добрый совет.
ХОРОШИХ. Ну?
МЕЧЕТКИН. Пусть в суд подает.
ЕРЕМЕЕВ (испуганно). Почему в суд?
МЕЧЕТКИН. На дочь свою, на алименты. Разыщут твою дочь, будешь с ней судиться.
ЕРЕМЕЕВ. Зачем суд? Почему дочь? Нет, нет! Не надо!
МЕЧЕТКИН (всем). Струсил. Вот друг. (Еремееву.) Чего испугался? Судить будут заочно, притом в твою же пользу. И притом…
ЕРЕМЕЕВ (перебивает). Нет, нет! Обратно ухожу, в тайгу ухожу.
ХОРОШИХ. Нет, Илья, ты послушай. (О Мечеткине.) Дурак дураком, а дело говорит.
МЕЧЕТКИН (оскорбился). Анна Васильевна! Вы забываетесь.
ХОРОШИХ (Еремееву). Ты пойми, ведь дочь твою найдут.
ЕРЕМЕЕВ (дрогнул). Найдут, говоришь?
ХОРОШИХ. В чем и дело. Помогать она тебе должна. А не захочет, ну тогда ее судом заставят.
ЕРЕМЕЕВ (качает головой). Нет, нет! В тайгу ухожу.
ДЕРГАЧЕВ. Ну и правильно. Научат они тебя: с собственной дочерью судиться. А ты не слушай. Ты век не судился, и не твое это дело.
Кашкина появляется на своем балкончике.
Твое дело свободное. Закон – тайга, прокурор – медведь. Собирайся, брат, до дому.
ЕРЕМЕЕВ (закивал). До дому, до дому.
ДЕРГАЧЕВ. И вот, Илья, я с тобой пойду.
Хороших насторожилась.
ЕРЕМЕЕВ. Ты пойдешь?
ДЕРГАЧЕВ. А что? Или не возьмешь?
МЕЧЕТКИН (с осуждением). Вот друзья, вот, понимаете. (Поднимается.)
ДЕРГАЧЕВ (Еремееву). Забыл, как вместе промышляли?
ЕРЕМЕЕВ. Давно, однако, было… До войны, однако.
ДЕРГАЧЕВ. А ты не бойся. От тебя я не отстану. Уж как-нибудь. (Поднимается, уходит в чайную.)
Еремеев идет за Дергачевым. Мечеткин, намереваясь пройти через палисадник, подходит к калитке, но в это время его окликает Кашкина.
КАШКИНА. Иннокентий Степаныч!
МЕЧЕТКИН. А? (Оборачивается.)
КАШКИНА. Который час?
МЕЧЕТКИН. Э-э… Двадцать минут девятого.
КАШКИНА. Спасибо. (Поворачивается, чтобы уйти).
МЕЧЕТКИН. Зинаида Павловна! Извините, есть один разговор.
КАШКИНА. Да?
МЕЧЕТКИН. Нет, нет! Разговор серьезный, вопрос обоюдоострый. Я должен поговорить с вами как член месткома.
Дергачев выходит из чайной с ножовкой в руках. Взял брусок, начал пилить.
КАШКИНА. Так что? Мне к вам спуститься или вы ко мне подниметесь?
МЕЧЕТКИН. Вам – как можно? Я поднимусь. (Направляется во двор, потом по лестнице наверх.)
ХОРОШИХ. Ты чего старика дразнишь? Какой ты ходок? Какая такая охота?
ДЕРГАЧЕВ. Дело мое. Тебя не спрашивают.
ХОРОШИХ. С ума сошел? Здесь маешься, а там…
ДЕРГАЧЕВ (перебивает). Все лучше, чем здесь. Пойду – и никаких. И давай без шума. Хватит.
Мечеткин поднялся к Кашкиной, она усадила его на балкончике.
ХОРОШИХ (насмешливо). Станете соболей добывать – припаси уж и на мою долю, не забудь… (Без насмешки.) Забудешь?.. А было что дарил.
ДЕРГАЧЕВ. Было, да прошло. (Уходит в чайную.)
Хороших вытирает платком глаза.
Из чайной слышен стук – Дергачев работает.
КАШКИНА (вся в себе). Я вас слушаю.
МЕЧЕТКИН. Видите ли, Зинаида Павловна… Вопрос, с одной стороны, узколичный, а с другой стороны, должен вам сказать…
КАШКИНА. О чем это вы? Говорите прямо.
МЕЧЕТКИН. Поймите меня правильно. Лично я против вас и против товарища Шаманова ничего не имею.
КАШКИНА (рассеянно). Ага… Понятно… Ну и что?
