ГОЛОС КАШКИНОЙ. Подожди.
ШАМАНОВ (с некоторым нетерпением). Да?
ГОЛОС КАШКИНОЙ. Завтракаем вместе?
Они разговаривают негромко, но внизу их, конечно, слышно. Валентина, услышав их голоса, меняется в лице, движения ей становятся напряженными, неестественными.
ШАМАНОВ (с досадой). Я не против, но я… Меня там машина должна ждать.
ХОРОШИХ (Дергачеву, смеясь). Сиди, сиди. Долго-то все равно не высидишь.
ГОЛОС КАШКИНОЙ. Подожди, я уже собралась.
ВАЛЕНТИНА (на которую сильно действуют голоса наверху, пытаясь не подать вида и скрыть свои чувства, обращается к Хороших.) Будет вам, тетя Аня! (Снова намеревается подать бутылку.)
ХОРОШИХ (жестом предупреждает намерения Валентины). Ты че? Нет у тебя своего дела? (Кивком головы и глазами указывает наверх.) Слышишь, что ли?
Валентина вспыхнула, вздрогнула, как от удара.
(Ядовито.) Пошевелись. Люди завтракать идут.
ШАМАНОВ (заговорил потише). Я буду внизу. (Шагает вниз, лестница под ним заскрипела. Он останавливается, затем ступает осторожнее.)
ГОЛОС КАШКИНОЙ. Все. Я иду.
В ответ на ее слова Шаманов начинает спускаться быстрее, но при этом старается сохранить ту же осторожность, для чего ему приходится чуть согнуться.
В этот момент Валентина уходит в помещение чайной. Из мезонина появляется Кашкина. Сейчас на ней светлая юбка, белая блузка, босоножки. В руках – сумочка.
КАШКИНА (наблюдая, как Шаманов крадется вниз, негромко, насмешливо). Держите вора!
Шаманов останавливается и выпрямляется.
Держите его, он украл у меня пододеяльник.
ХОРОШИХ (Дергачеву). Да хоть целый день просиди, мне-то от этого…
ШАМАНОВ (Кошкиной). Слушай, что за шутки?
КАШКИНА. Никакие не шутки. Ты крадешься, как вор.
ШАМАНОВ. А ты как хотела? Чтобы мы в обнимку ходили?
КАШКИНА. Послушай. Скоро три месяца, как ты ходишь по этой лестнице, неужели ты думаешь, что в Чулимске остался хотя бы один человек, который тебя тут не видел?
ШАМАНОВ. Ну и что? Может, нам теперь рассветы встречать здесь, на крыше?
КАШКИНА. Ну что ты – рассветы, где уж нам?.. Ладно уж, давай как поспокойнее. Спускайся. Сначала ты, а потом я.
ШАМАНОВ. Черт подери! (Делает два-три шага наверх. С досадой и иронией.) Руку, мадам, здесь такая шаткая лестница. (Берет Кашкину под руку.) Прошу вас. Наплюем на предрассудки, раз уж вы без этого никак не можете.
ХОРОШИХ (Дергачеву). Ну? Может, вы теперь ее и пить не будете?
Дергачев, грозно насупившись, сидит неподвижно.
КАШКИНА. Ладно, ладно. Иди… Иди, я забыла деньги… Да! Ты тоже кое-что забыл… (Достает из сумки пистолет в кобуре.) На, и больше никогда не оставляй у меня эту штуку.
ШАМАНОВ (берет пистолет). Мерси.
Кашкина возвращается в мезонин. Шаманов цепляет кобуру с пистолетом за ремень под пиджаком, поворачивается и спускается по лестнице шумно, без всякой предосторожности.
ХОРОШИХ (подняла вверх палец). Половина девятого. Следователь от аптекарши спускается. (Исчезает, появляется в дверях, ставит бутылку на стол, подает стаканы, тарелку с закуской.) Больше не получите. (Уходит в чайную.)
Шаманов появляется и, снова становясь осторожным, тихонько закрывает за собой калитку. Чуть выждав, неслышно удаляется в сторону.
ДЕРГАЧЕВ (разлил в стаканы). Ну, Илья… За встречу.
Еремеев моргает, суетливо кивает головой. Оба выпивают.
ХОРОШИХ (появляется в буфете). Илья, а дочь твоя где же?.. Где проживает?
ЕРЕМЕЕВ. Дочь?.. В Ленинграде была. Не знаю где…
ХОРОШИХ. Че, и писем не пишет?
ЕРЕМЕЕВ. Не пишет…
ХОРОШИХ. Вот беда-то…
ДЕРГАЧЕВ. Да, брат, неважные твои дела.
ЕРЕМЕЕВ. Неважные, неважные. Оленя нет, зверя в тайге мало стало, руки стали болеть – совсем неважные. (Неожиданно.) Не знаешь, пенсию не дадут?
ДЕРГАЧЕВ. Пенсию?.. Погоди, а сколь же тебе лет?
ЕРЕМЕЕВ (поспешно). Шиисят пять уже было, давно было. Уже семисят четыре.
ХОРОШИХ. Семьдесят четыре?.. Ну, Илья, ты даешь! Девять лет, как пенсия полагается!
ЕРЕМЕЕВ. Полагается. Зангеев Петька давно получает.
ХОРОШИХ. А ты-то че думал?.. Ну, Илья, голова два уха. Дурень ты! Шляпа! Чего же ты ждешь?.. Дуй в райсобес!
ДЕРГАЧЕВ. Погодите вы в райсобес. Разбежались… Ты с Петькой не равняйся, у него зарплата была. Он от лесничества всю жизнь работал.
ХОРОШИХ. А Илья? Не работал, что ли?
ЕРЕМЕЕВ. Работал. У геологов работал, проводником работал. Сорок лет работал…
ДЕРГАЧЕВ. Работать-то ты работал, а документы у тебя есть?
ЕРЕМЕЕВ. А?
ДЕРГАЧЕВ. Документы, говорю. Трудовая книжка?.. Справки, что ты у геологов работал?.. Есть у тебя?
Еремеев молчит.
ХОРОШИХ. Неужто нету?
ДЕРГАЧЕВ. Нет?.. А раз нет, значит, пенсию не жди. Без справок ты ее не получишь. Даже и не рыпайся.
Из мезонина выходит Кашкина, спускается вниз.
ЕРЕМЕЕВ. Как же, Афанасий! Я работал, у геологов работал…
ХОРОШИХ. О чем же ты думал? Собирать надо было документы-то. А теперь где те геологи?
ДЕРГАЧЕВ. Ищи-свищи.
Из калитки выходит Кашкина, здоровается со всеми, проходит к буфету.
ХОРОШИХ. Долго, барышня, спишь. Все, поди, сны досматриваешь?
КАШКИНА. Ладно, Анна Васильевна, не острите. Есть простокваша?
ХОРОШИХ. Простокваша есть, а булочки вчерашние. Свежих сегодня не будет.
КАШКИНА. А сигареты?
ХОРОШИХ. Нету, милая. Не получала.
КАШКИНА. Весело живем.
ХОРОШИХ (громко). Валентина! Одну простоквашу!
ЕРЕМЕЕВ. Я работал, сорок лет работал…
ДЕРГАЧЕВ. Документов нет, и разговору нет.
ЕРЕМЕЕВ. Я работал. Ты, Афанасий, знаешь…
ДЕРГАЧЕВ. Я-то знаю…
ЕРЕМЕЕВ. Со мной пойдешь, расскажешь… Разве не поверят?
ДЕРГАЧЕВ. Илья, Илья. Глупый ты человек. Тебе пенсия оттуда (показал пальцем в небо) причитается, а здесь, брат, ты не жди. Здесь тебе не отломится.
ХОРОШИХ. Да постой ты его расстраивать. Сперва надо толком все разузнать.
Валентина появляется в буфете со стаканом простокваши. Она и Кашкина кивают друг другу довольно официально. Кашкина взяла булочку, простоквашу, расплатилась и уселась за столик справа, в углу. Дергачев разливает по второй.
Илья! Не пил бы ты больше, а шел бы лучше в собес или куда там… (Дергачеву.) А тебе то же самое: не грех бы и остановиться, об работе подумать.
Шаманов появляется оттуда, куда он исчезал, – с левой стороны улицы. Валентина незаметно для присутствующих исчезает из буфета.
