САРАФАНОВ. У меня было звание капитана, меня оставляли в армии. С грехом пополам я демобилизовался. Я служил в артиллерии, а это, знаешь, плохо влияет на слух. Кроме того, я все перезабыл. Гаубица и кларнет как-никак разные вещи. Вначале я играл на танцах, потом в ресторане, потом возвысился до парков и кинотеатров. Глухота, к счастью, сошла, и, когда в городе появился симфонический оркестр, меня туда приняли… Ты меня слушаешь?
БУСЫГИН. Я слушаю, папа!
САРАФАНОВ. Вот и вся жизнь… Не все, конечно, так, как замышлялось в молодости, но все же, все же. Если ты думаешь, что твой отец полностью отказался от идеалов своей юности, то ты ошибаешься. Зачерстветь, покрыться плесенью, раствориться в суете – нет, нет, никогда. (Привстал, наклоняется к Бусыгину, значительным шепотом.) Я сочиняю. (Садится.) Каждый человек родится творцом, каждый в своем деле, и каждый по мере своих сил и возможностей должен творить, чтобы самое лучшее, что было в нем, осталось после него. Поэтому я сочиняю.
БУСЫГИН (в недоумении). Что сочиняешь?
САРАФАНОВ. Как – что? Что я могу сочинять, кроме музыки?
БУСЫГИН. А… Ну ясно.
САРАФАНОВ. Что ясно?
БУСЫГИН. Ну… что ты сочиняешь музыку.
САРАФАНОВ (с подозрением, с готовностью обидеться). А ты… как к этому относишься?
БУСЫГИН. Я?.. Почему же, это хорошее занятие.
САРАФАНОВ (быстро, с известной горячностью). На многое я не замахиваюсь, нет, мне надо завершить одну вещь, всего одну вещь! Я выскажу главное, только самое главное! Я должен это сделать, я просто обязан, потому что никто не сделает это, кроме меня, ты понимаешь?
БУСЫГИН. Да-да… Ты извини, папа, я хотел тебя спросить…
САРАФАНОВ (очнулся). Что?.. Спрашивай, сынок.
БУСЫГИН. Мать Нины и Васеньки – где она?
САРАФАНОВ. Э, мы с ней разошлись четырнадцать лет назад. Ей казалось, что вечерами я слишком долго играю на кларнете, а тут как раз подвернулся один инженер – серьезный человек, мы с ней расстались… Нет, совсем не так, как с твоей матерью. Твоя мать славная женщина… Боже мой! Суровое время, но разве можно его забыть! Чернигов… Десна… Каштаны… Ты знаешь ту самую мастерскую на углу?.. Ну, швейную!
БУСЫГИН. Ну еще бы!
САРАФАНОВ. Вот-вот! Там она работала…
БУСЫГИН. Сейчас она директор швейной фабрики.
САРАФАНОВ. Представляю!.. И она все такая же веселая?
БУСЫГИН. Все говорят, что она не изменилась.
САРАФАНОВ. В самом деле?.. Молодцом! Да ведь сейчас ей не больше сорока пяти!
БУСЫГИН. Сорок четыре.
САРАФАНОВ. Всего-то?.. И что… она не замужем?
БУСЫГИН. Нет-нет. Мы с ней вдвоем.
САРАФАНОВ. Вот как?.. А ведь она заслуживает всяческого счастья.
БУСЫГИН. Моя мать на свою жизнь не жалуется. Она гордая женщина.
САРАФАНОВ. Да-да… Печально, что и говорить… Нас перевели тогда в Гомель, она осталась в Чернигове, одна, на пыльной улице… Да-да. Совсем одна.
БУСЫГИН. Она осталась не одна. Как видишь.
САРАФАНОВ. Да-да… Конечно… Но подожди… Подожди! Подожди, подожди. Я вспоминаю! Прости меня, но у нее не было намерения родить ребенка!
БУСЫГИН. Я родился случайно.
САРАФАНОВ. Но почему она до сих пор молчала? Как можно было столько лет молчать?
БУСЫГИН. Я же говорю: она гордая женщина.
САРАФАНОВ. Хорошо, что так случилось. Я рад.
БУСЫГИН. Кто мой отец? С этим вопросом я приставал к ней с тех пор, как выучился говорить.
САРАФАНОВ. Тебе в самом деле так хотелось меня найти?
БУСЫГИН. Разыскать тебя я поклялся еще пионером.
САРАФАНОВ (растроган). Бедный мальчик! Ведь, в сущности, ты должен меня ненавидеть…
БУСЫГИН. Вас – ненавидеть?.. Ну что ты, папа, разве тебя можно ненавидеть?.. Нет, я тебя понимаю.
САРАФАНОВ. Я вижу, ты молодец. Не то что твой младший брат. Он у нас слишком чувствителен. Говорят, тонкая душевная организация, а я думаю, у него просто нет характера.
БУСЫГИН. Тонкая организация всегда выходит боком.
САРАФАНОВ. Вот-вот! Именно поэтому у него несчастная любовь… Жили в одном дворе, тихо, мирно, и вдруг – на тебе! Сдурел, уезжать собирается.
БУСЫГИН. А кто она?
САРАФАНОВ. Работает здесь в суде, секретарем. Старше его, вот в чем беда. Ей около тридцати, а ведь он десятый класс заканчивает. Дело дошло до того, что этой ночью я должен был идти к ней…
БУСЫГИН. Зачем?
САРАФАНОВ. Поздно вечером он явился и объявил мне, что уезжает. Она прогнала его – это было написано у него на лице. А чем я мог ему помочь? Я подумал, что ее, может быть, смущает разница в возрасте, может, боится, что ее осудят, или, чего доброго, думает, что я настроен против… В этом духе я с ней и разговаривал, разубеждал ее, попросил ее быть с ним… помягче… Знаешь что? Поговори с ним ты. Ты старший брат, может быть, тебе удастся на него повлиять.
БУСЫГИН. Я попробую.
САРАФАНОВ. Я так тебе рад, поверь мне. То, что ты появился, – это настоящее счастье.
БУСЫГИН. Для меня это тоже… большая радость.
САРАФАНОВ; Это правда, сынок?
БУСЫГИН. Конечно.
САРАФАНОВ. Дай-ка я тебя поцелую. (Поцеловал Бусыгина по-отечески в лоб. Тут же смутился.) Извини меня… Дело в том, что я было совсем уже затосковал.
БУСЫГИН. А что тебя беспокоит?
САРАФАНОВ. Да вот, суди сам. Один бежит из дому, потому что у него несчастная любовь. Другая уезжает, потому что у нее счастливая…
БУСЫГИН (перебивает). Кто уезжает?
САРАФАНОВ. Нина. Она выходит замуж.
БУСЫГИН. Она выходит замуж?
САРАФАНОВ. В том-то и дело. Буквально на днях она уезжает на Сахалин. А вчера мальчишка заявляет мне, что он едет в тайгу на стройку, вон как! Теперь ты понимаешь, что произошло в тот момент, когда ты постучался в эту дверь?
БУСЫГИН. Понимал, когда стучался…
САРАФАНОВ (перебивает). Произошло чудо! Настоящее чудо. И они еще говорят, что я неудачник!
БУСЫГИН. Значит, она выходит замуж… А за кого?
САРАФАНОВ. Э, ее будущий муж – летчик, серьезный человек. На днях он заканчивает училище и уже назначен на Сахалин. Сегодня, кстати, она собирается меня с ним познакомить.
БУСЫГИН. Так… Сколько же Нине лет?
САРАФАНОВ. Девятнадцать.
БУСЫГИН. Да?
САРАФАНОВ. А что такое? Ей и не могло быть больше. Но она серьезная. Она очень серьезная. Я даже думаю, что нельзя быть такой серьезной. Конечно, ей доставалось. Она была тут хозяйка, работала – она портниха – да еще готовилась в институт. Нет, она просто молодец.
