42. Но пойдем дальше.
Любовник Екатерины I, камергер Монс, был казнен Петром. Несчастного посадили на кол. А голову потом отрезали и положили в банку со спиртом. И эту банку Петр велел поставить в комнате Екатерины. Когда эту голову принесли, Екатерина сказала придворным:
— Вот, господа, до чего доводит разврат придворных!
В приговоре о казни Монса буквально сказано: "Государственный преступник Монс приговаривается к казни за вмешательство в дела, не принадлежащие ему".
Екатерина II, желая осмотреть завоеванные местности, отправилась на галере по Днепру. Светлейший князь Потемкин, чтобы удивить императрицу и желая показать, что завоеванные земли сказочно богаты, велел построить по берегам Днепра красивые домики, церкви и сады. Сюда были пригнаны стада коров и овец. Двигались обозы. И подставные мужики — в нарядных костюмах — сидели на берегу.
Перед приездом Екатерины (1785 год) в Москву московский губернатор издал постановление — выгнать всех нищих из города, "дабы видение толнкого числа нищих ее не обеспокоило".
Петергоф был устроен Петром I на манер Версаля. Приезжие иноземные гости поражались сказочному великолепию дворца, и это, как пишут историки, "разрушало у них обычное представление как о дикой, варварской Московии".
Студент Сазонов, бросивший бомбу в министра Плеве, был ранен осколком этого снаряда. Он очнулся в больнице. Над ним склонилось доброе лицо врача.
— Вы тут бредили, молодой человек, — сказал врач, — называли разные имена. Но ничего, на меня вы можете вполне положиться. Я сам когда-то увлекался идеями. Можете мне довериться.
Один из служащих больницы предупредил Сазонова, что этот врач — агент полиции.
— Ну, что вы кричите? — сказал врач, когда Сазонов попросил его уйти. — Ну хорошо: я позову фельдшера, он вам сделает перевязку.
Этот фельдшер тоже оказался агентом сыскной полиции.
43. На этом заканчиваем наше историческое повествование. И прямо жалость берет. Имеем еще целую кучу материала. Но, чтоб не погрешить против красоты формы, решили мы на этом остановиться.
Только разве что вскользь отметим кое о чем. Зароним, так сказать, искру в ваше воображение. А вы уж, благодетели, сами там дорисуйте общую картину.
Отметим хотя бы провокаторов. Вот где в высшей степени процветало коварство. Например, один Азеф чего стоил! Или, скажем, зубатовщина. Это было тоже нечто неслыханное. Этот господин при помощи полиции начал вдруг организовывать рабочее движение. И даже устраивал стачки. Вот собака!
Отметим также представителей торгового мира с их славным лозунгом: "не обманешь — не продашь". Обратим ваше внимание на буржуазный быт, при котором нередко болонки жрут, а трудящиеся только на это смотрят.
Отметим наконец слишком мягкое перо господ писателей, которые иной раз писали далеко не то, чего думали. И наоборот.
Ах, мы не можем отказать себе в удовольствии привести небольшую, так сказать, писанину, в которой видать, как и что.
Неизвестный мадридский борзописец составил отчет о генеральном аутодафе в 1680 году. Вот как он пишет.
44. Только прежде необходимо сказать нижеследующее. Во время инквизиции государственные преступники и еретики нередко приговаривались к сожжению. Причем тех, которые раскаивались в своей ереси, предварительно душили, а потом сжигали. А упорствующих грешников сжигали без удушения.
Вот составитель отчета пишет о казни в таком стиле:
"Сии последние (то есть упорствующие) шли со странной бледностью в лице, с очами, помраченными и как бы извергающими пламя, с таковым видом, что казались одержимы бесом". "Обращенные же шли с великим смирением, утешением, покорностью и веселием духовным, что казалось — сквозь них сияла благодать божия. Можно было думать, что они, счастливые, уже были вознесены на небеса… Засим преступники были казнены. Сначала удушены были гарротой обращенные, засим преданы огню упорствующие, кои были сожжены заживо, с немалыми признаками нетерпения, досады и отчаяния".
Форсисто написано! И то, что, наверное, требовалось. Прямо сквозь строчки видим ехидную морду составителя, который склонился над бумагой. Улыбается. Продажная личность! Нашел духовное веселие у приговоренных людей. Но, поскольку свыше требовался подобный восторженный стиль, — вот он его и выполнил.
Впрочем, конечно. Наверное, жрать надо. Семья. Жена. Дети. Мало ли! Но все-таки сукин сын! Крапивное семя.
Итак, на этих чертовских строчках закончено наше историческое повествование.
И с сердцем, разорванным пополам, мы закрываем пожелтевшие от грязи страницы истории.
Вот что рассказывает она о коварстве.
45. Она рассказывает, что этого добра, по ходу мировой истории, было слишком много и достаточно, куда ни плюнь.
И вообще чуть не каждая страница истории понабита этим действием.
Оно посещало пышные дворцы и великолепные чертоги. Оно заглядывало в бедные хижины и жалкие лачуги. И дух его присутствовал то там, то там.
Бедняки иной раз шли по этой скользкой дорожке, чтобы не потерять нить своей жизни. А богатые нередко проявляли свое коварство благодаря своему злобному и мещанскому характеру.
А что касается попов и царей, то эти, как мы видим, особенно отличались.
Да, конечно, тут речь шла о прошлых веках и столетиях. И вот интересно знать, как теперь обстоят дела в этом.
Матушка Европа, конечно, имеет буржуазный строй, так что коварство, несомненно, там на прежней высоте. И разницы там скорей всего никакой не случилось.
А что касается как у нас, то в жизни у нас, конечно, большие перемены. И разные хорошие факты произошли и превосходные дела, о которых мы упоминали уже в других отделах. Но коварство у нас, конечно, имеется.
46. Что касается коварства, то — увы! — оно у нас, несомненно, тоже еще есть, и не будем закрывать глаза — его порядочно.
И было бы странно, если бы его совершенно не было.
Можно сказать, столько веков создавали и лелеяли это самое. И, наверное, не может того быть, чтоб раз-два — и нет ничего.
Нет, у нас коварство, конечно, есть. И даже у нас специальные названия подобрали для обозначения этого — двурушники, комбинаторы, авантюристы, аферисты, арапы и так далее. Из чего вполне видать, что у нас этого добра еще достаточно.
