Поют певчие. Гроб опускают в яму. Мама кричит.
Яму засыпают. Все кончено. Закрытое сердце больше не существует. Но существую я.
ДНИ СОЧТЕНЫ
Мамин брат заболел чахоткой. Ему сняли комнату за городом. И он стал там жить.
Но доктор сказал маме:
— Он очень плох. Его дни сочтены.
Я поехал к нему в воскресенье. Довез пирожки и сметану.
Дядя Георгий лежал на кровати обложенный подушками. Он тяжело и с хрипом дышал.
Я положил на стул то, что привез, и хотел уйти.
Но он сказал мне:
— Я целые дни один. Мне ужасно скучно. Давай хоть с тобой сыграем в карты.
Из-под подушки дядя Георгий вынул карты. И мы стали играть в шестьдесят шесть.
Мне страшно везло. А ему нет. Он проиграл мне две партии. И потребовал, чтоб я сыграл с ним третью.
Мы начали играть третью партию. Но ему не везло еще больше. И тогда он стал на меня сердиться. Стал кричать и бросать карты. Он огорчался, что проигрывает, хотя мы играли не на деньги, а так.
И я удивился, что он огорчается, если дни его сочтены и он скоро умрет.
Вот он сдал мне карты. И почти все они были козырные. И, увидев это, дядя затрясся от гнева, закашлялся. Начал стонать. И ему стало так нехорошо, что он схватил кислородную подушку и приложил ее к своему рту. Ему стало душно. Он боялся задохнуться.
Потом, когда ему стало лучше, мы продолжали игру.
Но я нарочно стал сбрасывать хорошие карты. Ходил не так, как надо. Я хотел ему проиграть, чтоб он не мучился.
И тогда я стал проигрывать. И от этого дядя развеселился настолько, что стал шутить и смеяться. И он хлопнул меня картами по лбу, сказав, что я еще слишком мал, чтоб играть со взрослыми.
Четвертую партию я не стал с ним играть, хотя он очень этого хотел. Я ушел с тем, чтоб к нему больше не приходить.
И мне не пришлось больше у него бывать. Он в следующее воскресенье умер.
МУЗА
Я в гостях. Сижу на диване. Девочка по имени Муза показывает мне свои книги.
Показывая книги, она вдруг спрашивает меня:
— Вы хотите быть моим женихом?
— Да, — тихо отвечаю я. — Только я меньше вас ростом. Не знаю, могут ли быть такие женихи.
Мы подходим к трюмо, чтоб увидеть разницу в нашем росте.
Мы ровесники. Нам по одиннадцать лет и три месяца. Но Муза выше меня почти на полголовы.
— Это ничего, — говорит она. — Бывают женихи совершенно маленького роста и даже горбатые. Главное, чтобы они были сильные. Давайте поборемся. И я уверена, что вы сильней меня.
Мы начинаем бороться. Муза сильней меня. С ловкостью кошки я ускользаю от поражения. И мы снова боремся. Падаем на ковер. И некоторое время лежим, ошеломленные чем-то непонятным.
Потом Муза говорит:
— Да, я сильнее вас. Но это ничего. Среди женихов бывают слабенькие и даже больные. Главное, чтоб они были умные. Сколько у вас пятерок в первой четверти?
Боже мой, какой неудачный вопрос! Если мерить ум на отметки, тогда дела мои совсем плохи. Три двойки. Остальные тройки.
— Ну, ничего, — говорит Муза. — Вы в дальнейшем поумнеете. Наверно, бывают такие женихи, у которых по четыре двойки и больше.
— Не знаю, — говорю я, — вряд ли. Взявшись под руку, мы ходим по гостиной. Взрослые зовут нас в столовую чай пить.
Обняв меня за шею, Муза целует меня в щеку.
— Зачем вы это сделали? — говорю я, ужасаясь ее поступку.
— Поцелуи скрепляют договор, — говорит она. — Теперь мы жених и невеста.
Мы идем в столовую.
УЧИТЕЛЬ ИСТОРИИ
Учитель истории вызывает меня не так, как обычно. Он произносит мою фамилию неприятным юном. Он нарочно пищит и визжит, произнося мою фамилию. И тогда все ученики тоже начинают пищать и визжать, передразнивая учителя.
Мне неприятно, когда меня так вызывают. Но я не знаю, что надо сделать, чтоб этого не было.
Я стою за партой и отвечаю урок. Я отвечаю довольно прилично. Но в уроке есть слово «банкет».
— А что такое банкет? — спрашивает меня учитель.
Я отлично знаю, что такое банкет. Это обед, когда, торжественная встреча за столом, в ресторане. Но я не знаю, можно ли дать такое объяснение по отношению к великим историческим людям. Но слишком ли это мелкое объяснение в плане исторических событий?
Я молчу.
— А-а? — спрашивает учитель, привизгивая. И в этом «а-а» я слышу насмешку и пренебреже ние ко мне.
И, услышав это «а-а», ученики тоже начинают визжать.
Учитель истории машет на меня рукой. И ставит мне двойку.
По окончании урока я бегу за учителем. Я догоняю его по лестнице. От волнения я не мог произнести слова. Меня бьет лихорадка.
Увидев меня в таком виде, учитель говорит:
— В конце четверти я вас еще спрошу. Натянем тройку.
— Я не об этом, — говорю. — Если вы меня еще раз так вызовете, то я… я…
— Что? Что такое? — говорит учитель.
— Плюну на вас, — бормочу я.
— Что ты сказал? — грозно кричит учитель.
И, схватив меня за руку, тянет вверх в директорскую. Но вдруг отпускает меня. Говорит:
— Идите в класс.
Я иду в класс и жду, что сейчас придет директор и выгонит меня из гимназии. Но директор не приходит.
Через несколько дней учитель истории вызывает меня к доске.
Он тихо произносит мою фамилию. И когда ученики начинают по привычке визжать, учитель ударяет кулаком по столу и кричит им:
— Молчать!
В классе водворяется полная тишина. Я бормочу заданное, но думаю о другом. Я думаю об этом учителе, который не пожаловался директору и вызвал меня не так, как раньше. Я смотрю на него, и на моих глазах появляются слезы.
Учитель говорит:
— Не волнуйтесь. На тройку вы во всяком случае знаете.
Он подумал, что у меня слезы на глазах оттого, что я неважно знаю урок.
ХЛОРОФИЛЛ
Только два предмета мне интересны — зоология и ботаника. Остальные нет.
Впрочем, история мне тоже интересна, но только не по той книге, по которой мы проходим.
Я очень огорчаюсь, что плохо учусь. Но не знаю, что нужно сделать, чтобы этого не было.
Даже по ботанике у меня тройка. А уж этот предмет я отлично знаю. Прочитал много книг и даже сделал гербарий — альбом, в котором наклеены листочки, цветы и травы.
Учитель ботаники что-то рассказывает в классе. Потом говорит:
